лица, в сюртуке без эполет. Редко встречаемый известный белый крест украшал его шею. Сомнения не было: это был Новосильский18. Я представился… Вскоре в блиндаж вошло человек десять офицеров, в шинелях и морских черных пальто. Я провел с ними самые приятные полчаса. Адмирал, привыкший к своему блиндажу, как к дому, и давно забывший об опасностях, сказал мне простодушно:
– Заходите как-нибудь вечером, напьемся вместе чаю.
Он дал мне провожатого до дому, потому что уже стало смеркаться и я мог сбиться с дороги. Мы пошли траншеями. Навстречу нам, также траншеями, шли солдаты, свесив ружья, целый полк, в прикрытие на ночь. Они шли, не думая о встречных, и даже не глядели вперед. Я несколько раз отводил рукою штык, чтобы не наткнуться, но это мне скоро надоело; штыков впереди казалось бесконечно много, и я предпочел вылезть из траншей и идти по стороне, горою, подставляя себя неприятельским пулям, однако по мне не стреляли. Вообще к вечеру прекращается перестрелка батарей, а идет перестрелка одних ложементов.
Прощай, славный 4-й бастион! Не знаю, увижу ли тебя еще раз, а если увижу – те ли меня встретят?..
Уже стемнело совсем, когда я отворил дверь в мою комнату у Зорина, где ждали моего возврата. Все знали, что я на 4-м бастионе. Собралась большая компания. Ахбауэр, только что воротившийся с работ, рассказывал случай в траншеях. Он шел позади двух солдат. Один, старый, все кланялся пулям, а шедший за ним молодой подтрунивал над ним.
– Э, дедушка! Что ты все кланяешься? Полно!
– А вот, погоди, поклонишься и ты!
– И поклонюсь, как убьют… Дай, Господи, только наповал!
В эту минуту пуля ударила его прямо в сердце, и он повалился к ногам Ахбауэра. Говорили, между прочим, о ракетах, которые пускал неприятель накануне. Один офицер, приехавший из города, рассказывал, что их насчитали 57 и что несколько упало на Северную сторону – одна подле Одесской палатки. Тут я опять вспомнил слова моего проводника-матроса о нашей, от которой не схоронишься… Ни на Северной, нигде… Рассказывавший офицер был молодцеватый моряк; он приехал на неоседланной казацкой лошади. Через плечо его морского пальто моталась богатая турецкая шашка, добытая в Синопе.
Утром 17-го мы увидели снег. Дул ужасный ветер. Было очень холодно, как зимой, и я не воображал, что куда-нибудь выйду; но адмиралу Нахимову угодно было прислать мне лошадь и адъютанта в товарищи для осмотра остальных бастионов. Пообедав, мы поехали на 3-й бастион, идущий налево от 4-го, за огромной балкой. Дорога шла обыкновенными севастопольскими улицами и, между прочим, над бухтой, по глинистому гребню горы, размытому снегом. Лошади наши скользили и катились. Вся большая бухта, корабли, Северная сторона, укрепления были оттуда как на ладони. Очаровательные виды! Но не тем
В то время сердце полно было.
Я думал, как мы будем переправляться через мост, чуть не в версту, устроенный на судах и тендерах посредством перекинутых досок19. В двух местах, по неровности тендеров, эти доски возвышались и понижались,