меня тошнит; покупают в бане за 150 руб. стакан); без курева ребята очень страдают; видя, как они выпрашивают друг у друга окурки, сознаю свое счастье».
Про свое отношение к курсантам Коля пишет:
«Вообще я держу ребят в своих руках. Двое определенно поддаются моему влиянию. Кажется, у меня сильная воля, только не для себя».
В одном из писем Коля пишет:
«Нас расформировали, московскую компанию разбили, чему я очень рад… Поговаривали, чтобы создать из москвичей комсомольско-молодежный взвод. Вы понимаете, кто бы туда попал (кто этого не заслуживает, и вообще я против уравниловки)…
В бане был такой инцидент. Командир приказал мне взять забытые другими вещи и найти их владельцев. Последних я не нашел, и вещи остались у меня. Я добросовестно искал владельцев, но моя совесть немного нечиста – я съел кусок сахару, который там был. Остальные вещи целы».
Говорят, что на Страшном суде нам простятся все прегрешения, за которые мы сами посрамили себя перед людьми. Так спешил Коля очистить свою совесть из-за съеденного куска сахара, рассказывая нам о своих проступках.
Коля отдавал себя другим, но ему не у кого было черпать силы для себя, не с кем было поговорить по душам. В душе затаилась тоска по дому и родным, хотя он и писал, ради нашего утешения, что «не скучает по прошлому». Но тут же он пишет, что начинает считать дни – сколько времени прошло из семимесячного пребывания в училище, и уже мечтает об отпуске, который дают курсантам по его окончании, и что он уже два раза видел себя во сне вернувшимся домой.
В первых числах октября Коля пишет о грозящих ему неприятностях:
«Лейтенант сказал, что желательно, чтобы мы все подали заявления в комсомол. Так что вы это примите к сведению».
Последними словами Коля просил нас помочь ему молитвой. Эта опасность так беспокоит Колюшу, что он решается на все, лишь бы сохранить чистой свою совесть. В конце письма он пишет:
«Многие ребята недовольны нашей жизнью и хотят ехать добровольно на фронт. Я тоже поступлю так, если дело дойдет до комсомола. Прощайте и поминайте» (то есть молитесь обо мне).
Природная кротость характера значительно облегчала Коле его положение. Он пишет:
«Вообще у нас очень строго. Утром плохо заправишь матрац – наряд, встанешь в строй в грязных ботинках – наряд, начнешь пререкаться с командиром – 3 наряда. Как правило, это мытье полов ночью. Некоторые моют полы чуть ли не каждый день…
Я внеочередных [нарядов] еще не имел. Я объясняю это тем, что я довольно дисциплинирован, по сравнению с другими. Когда я совершу проступок (это бывает редко) и командир мне выговаривает, я молчу, и все проходит хорошо. А другие за свои пустяковые промахи получают наряды после препирательства с командиром. У нас все возмущаются „мелочностъю“ и „придирчивостъю“ командиров, я один нахожу все в порядке вещей».
Если тяжело было душе Коли в военной среде, то не менее тяжело было и его телу. Питание было недостаточным при крайнем напряжении сил и постоянном недосыпании.