ты такое? – думает она о брате, так не похожем своей незлобивостью на нее саму, на короля Утера, на его свирепых воинов, на хищный лязг железа, которым пахнет время в их королевстве. – Что ты означаешь?»
Артур улыбается своей ясной улыбкой и протягивает маленькую руку ладонью вверх. Не пытается ухватиться за старшую сестру, а словно предлагает ей что-то. Будто это он – взрослый.
А потом произносит, мягко и негромко, так, что имя тонет в шелесте листьев, в шепоте трав, в птичьем гомоне и странных звуках, идущих откуда-то из самых глубин, где переплетаются корни земли, на которых держится мировая плоскость:
– Моргана.
И девочка слышит: «море», а не «смерть».
– Benedicite, omnia opera Domini, Domino;
laudate et superexaltate eum in saecula…1
Святой водой уже окропили, крестное знамение у подножия алтаря сотворено, обряд покаяния совершен, коленям жестко и неудобно на холодном полу. Тьфу.
А все Мерлин виноват.
Опять проклятый колдун испортил ее жизнь! Придушила бы за это, глаза бы ему выдрала и растоптала бы по земле.
– Benedicite, caeli, Domino,
benedicite, angeli Domini, Domino…
В тот самый день, когда они с братцем возвращались из леса, в тот самый день, когда потерялась чудесная поляна с зеленой тенью, в тот самый день, когда она в гневе толкнула Артура и мальчишка разжалобил ее сердце, растопил его, словно кусок сыра, оставленный на солнце, заставил позабыть о ненависти к нему…
Они шли неспешно вдвоем сквозь уплотнившиеся сумерки по дороге к замку, взявшись за руки, и она ощущала мягкую-мягкую детскую кожу, слушала младенческий щебет и чувствовала, как все тише шумят в ней гневливые волны…
Тогда-то несчастье и приключилось.
Волшебнику взбрело в его взбалмошную голову их посетить. И принять решение об их будущей судьбе – ее и Артура.
Если бы не это, жила бы Моргана сейчас дома, а не за морем в монастыре, среди безликих серых мышек-монахинь, в душных серых стенах обители, где она тупеет с каждым серым днем. Мысли перестают сплетаться в причудливые узоры, рисунок их упрощается, скучнеет, камешки, неукротимой лавиной летевшие раньше в ее голове, двигаются все медленнее.
Люди твердят тут одно и то же, одно и то же, одно и то же… «Benedicite, benedicite…» И никаких чудес не происходит от их заклинаний.
Тоска. Одинаковые дни, идущие в связке. Живешь, будто четки перебираешь. Говоришь, не повышая голоса, а повысишь – тишина в этом котле, словно стоячая вода, все в ней тонет. Холщовая ряса, темная келья, скудная постель, жалкий огрызок зелени вокруг монастыря, высокие стены каменной ограды, сквозь которые не пролезть наружу.
И Бог на кресте, смотрящий на нее отовсюду.
Чужой Бог.
– Benedicite, aquae omnes,
quae super caelos sunt, Domino…
Мерлин забрал Артура. Объявил, что отдаст его на воспитание в чужую семью. Да еще и памяти лишит, чтобы мальчишка забыл о своем королевском происхождении. Пусть, мол, растет, не зная, кем ему повезло родиться.
– Зачем? – поразился Утер, старавшийся держаться безразлично, но кулаки