лишь скользят по написанному, но не читают его. Я изо всех сил старался не смотреть на свою руку и не дотрагиваться до зудевшей кожи.
Наконец Фиггиган пустил руку и сунул послание в карман. Все присутствующие выжидающе уставились на него. А он обвел их взглядом, полным какой-то тихой, смиренной печали и, остановив его на отце Арси, едва ли не с грустной улыбкой произнес:
– Господин Риввейн… С прискорбием вынужден Вам сообщить, что Вы подозреваетесь в государственной измене. – И чуть тверже, не сводя взгляда с опешившего Риввеейна, добавил: – Вы арестованы.
Наступила пронзительная тишина. Я успел увидеть, как отец Арси, вцепившись в подлокотники кресла, начинает подниматься. Что было потом, я помню смутно: кажется, Арси бросился к отцу, потом ко мне, потом снова к нему. Тут же поднялась суматоха – стало очень людно и все разом вдруг заголосили. Меня оглушило шумом, смело в сторону, вытеснило в двери… Не знаю, как я снова отказался на улице. Преследовали ли меня? Убегал ли я? Может быть – придя в себя, я обнаружил, что прячусь в тени большого платана. Взвесив все, я отступил глубже в тень и, повернувшись, скорым шагом пошел прочь. Возможно, мне следовало бы остаться – даже не будучи способным что-то прояснить и повлиять на происходящее, я мог хотя бы в эту непростую минуту быть рядом с Арси. Но я предпочел скрыться. Потом я долго не мог простить себе этого.
Убедившись в том, что меня никто не преследует, я пошел медленнее. Меня знобило, мысли путались и сбивались в неприятные серо-шерстяные комки. Когда в конце улицы показались корпуса училища, я подумал, что дойду до первого же крыльца и просто лягу на него, свернусь калачиком, как бездомный пес, и пролежу так до утра – усну или нет, без разницы. Я слишком устал, чтобы будить коменданта и проситься на ночлег. Да и не добудился бы я никого: корпуса стояли неприступными темными громадами. Но, подойдя поближе, я заметил крохотный огонек около бестиариума и пошел на него.
Огонек плыл на меня из темноты, и чем ярче он становился, тем темнее делалось все вокруг. В какой-то момент я понял, что это факел, прикрепленный к углу маленького бревенчатого домика, который стоял около бестиариума. Раньше там жил старичок-лекарь. Сейчас там обитал Боггет. Как он выносил специфический запах, который распространялся вокруг бестиариума и в иные жаркие дни был совершенно убийственным, я себе не представлял. Даже сейчас, посреди ночи, в воздухе витал отчетливый смрадный душок. Им повеяло на меня и – странное дело! – я вдруг совершенно успокоился. Я словно пришел домой и кто-то сильный и мудрый сказал мне, что все будет в порядке. И я двинулся вперед смелее.
Сначала я услышал Боггета, и только потом увидел его: инструктор, обнаженный до пояса, стоял около макивары, широко расставив босые ноги, и методично лупил ее левой рукой. В правой он держал пинтовую кружку. Услышав мои шаги, он обернулся и, прихлебнув, спросил:
– Чего не спится? Бродишь, как…
Я хотел ему что-то сказать, правда хотел. Может быть, мне даже пришла на ум какая-то шутка. Но то ли эти шаги отняли у меня последние