неизмеримо выросли в значении интеллектуальном. Споры не утихали. Андрей и Вася спорили, а Дмитрий Сергеевич почему-то начал мрачнеть.
С течением времени он мрачнел все более, и в конце концов, ни слова не говоря, он встал и куда-то ушел. На это, разумеется, никто не обратил никакого внимания. И на то, что он приблизился к клетке с ревущей росомахой, – тоже. Понадобилось зачем-то человеку подойти к пленной росомахе, ну и понадобилось, дело хозяйское. Может быть, ему интересно?
Андрей и Вася продолжали оживленно общаться, и все о той же росомахе.
А Дмитрий Сергеевич Малиновский стоял и смотрел на зверя. На безопасном расстоянии стоял, так, чтобы не долетели фекалии. На нем был тот специальный плащ, который они использовали, приближаясь к росомахе, длинный плащ с капюшоном, но капюшон был откинут.
Росомаха, завидев одного из своих пленителен, взревела сильнее. Она ревела, царапала клетку и кидалась кусочками экскрементов. Малиновский поднял голову и посмотрел на нее в упор.
– Зачем ты это делаешь? – спросил он. Росомаха бросила в него кусочек экскрементов, но не попала. Малиновский стоял далеко. Он, казалось, не заботился о том, чтобы росомаха расслышала его слова. Человеку услышать и понять его было бы трудно. Зверю несложно было бы услышать, но зверь неспособен понять человеческую членораздельную речь. Кем считал Дмитрий Сергеевич Малиновский эту росомаху? Человеком? Зверем? Очевидно, тем, кем она и была, – оборотнем.
Малиновский вздохнул и почесал голову.
– Даже и не знаю, как говорить, – произнес он. – Обидеть тебя не хочу, вот честно. Поверь мне. Я бы не стал беседовать, не стал бы беспокоить тебя, но…
Росомаха вновь запустила в него кусочком экскрементов и вновь не попала.
Малиновский опять вздохнул.
– Зачем ты это делаешь? – вновь повторил он. – Я не это имею в виду, – Малиновский кивнул на разбросанные рядом с клеткой экскременты, – Это уж ладно, дело твое. Но…
Малиновский помолчал.
– Но что ты делаешь сейчас, – сказал, наконец, он, кивнув в сторону Васи и Андрея. – Зачем ты это делаешь, да и как у тебя выходит? Ведь ты же оборотень, а не трансформ. Ты можешь обернуться лишь росомахой, и никаким иным зверем… и, тем более, ты не можешь влезть в шкуру человека, если такое вообще возможно, если только это не злая придумка. Ты не можешь, точно… Но ты ж пытаешься сделать что-то очень похожее! Я не могу ошибиться. Не очень-то я разбираюсь в такого рода вещах, но тут я не ошибаюсь.
Малиновский замолк. Росомаха вновь заревела, но как-то без энтузиазма, вроде как для порядку.
Малиновский глянул на нее и, кажется, спохватился. А может быть, он был просто сбит с толку, уже давно и прочно сбит с толку, по правде говоря.
– Я не хочу тебя обидеть, – опять повторил Малиновский как можно более убедительным тоном. – Я не хочу тебя обидеть, я хочу только… – тут он заговорил быстро, – я только хотел попросить, если можно, конечно… не впутывай меня в эти дела, пожалуйста… Малиновский перевел