поняла.
– Вот и хорошо.
Властелин наконец отпустил ее подбородок и двумя руками, откинув коротко обрезанные волосы (густую волну волос, черных как вороново крыло, Жанне велели обстричь, когда она пересекла границу империи), надел на шею девушки медальон. Прикосновение его холодных ладоней было мучительно приятно. Жанне захотелось накрыть их сверху своими ладошками, нежными, горячими, прижать к своей шее, там, где под гладкой полупрозрачной кожей пульсировали тоненькие синие жилки…
– Перестань, – поморщился Властелин. – Не многовато ли воли берешь, девочка?
Жанну от стыда бросило в жар. Действительно, что это с ней? Ведь перед ней не просто красивый, умный, сильный, обходительный парень – это же…
– Да-да, – кивнул Властелин головой. – Вот и не забывай. Настоящим твоим оружием будет это.
Из-под длинного черного плаща он извлек тускло блеснувший в свете факелов кинжал.
– Когда я начну… Когда мы начнем, они будут защищать свой лес. Свой дом. Свой Рубеж. Но они устанут. Выдохнутся. Я постараюсь, чтобы все произошло именно так. И вот тогда в игру вступишь ты. Это просто. Раз – и в спину. Или раз – и в сердце. Или раз – и в горло. Это уже неважно – куда, главное – до смерти. У тебя получится, девочка, я в тебя верю. Все. Иди.
– Мы будем свободны! – выдохнула Жанна, не отрывая взгляда от его лица.
– Мы будем свободны, – с какой-то ленцой ответил ей Властелин. – Иди-иди. Торопись.
Когда Жанна неслышно вошла в гостиную, она увидела, как дед Авессалом медленно-медленно падает из кресла лицом вперед. Глаза деда безжизненно остекленели, из уголка рта тянулась тонкая ниточка слюны, а из носа капала густая ярко-малиновая кровь. Дед падал, но никто не торопился подхватить его – остальные члены семейства Доннерветтеров продолжали сидеть, сцепившись руками, с напряженными, искаженными болью лицами, и взгляды их блуждали где угодно, но только не в гостиной. В их глазах – Жанна готова была поклясться в этом – отражались ярко-оранжевые сполохи далеких разрывов.
Выкрикнув что-то неразборчивое, Жанна метнулась вперед, едва не выронила при этом кинжал и успела поймать деда Авессалома прежде, чем он ударился лицом о дубовую столешницу.
«Какой же он тяжелый», – мелькнула у Жанны мысль.
– Спасибо, дочка, – неожиданно спокойно сказал дед Авессалом, но взгляд его оставался стеклянным, и кровь капала все так же, теперь пятная не стол, а темно-зеленый жилет. – Но для меня уже поздно, наверное. Старый я стал, дочка, вот что я тебе скажу. Слишком, – он сделал ударение на этом слове, – слишком старый.
И больше он не сказал ни слова, потому что умер, но то, что деда Авессалома забрала смерть, Жанна поняла существенно позже. Сейчас она думала лишь о двух противоречащих вещах: «Как же ему плохо!» и «Наверное, так мне будет легче его убить», и эти две мысли никак не хотели примиряться друг с другом.
В этот момент Клара подняла голову и посмотрела