быть, система гильдий сама себя охраняет. Ну что ж, в этом есть свой резон.
Я допил чай.
– Наверное, мне лучше уйти.
– Ты сердишься на меня? – спросила она.
– Да нет. Просто…
– Не уходи. Извини, что я не сдержалась… ты тут ни при чем. Ты сказал недавно, что с твоей помощью я смогу распорядиться своей судьбой. Что ты имел в виду?
– Да в общем-то сам не знаю. Быть может, у тебя как у жены гильдиера – а я рано или поздно стану им – появится больше возможностей…
– Для чего?
– Ну, как бы это сказать… для того, чтобы с моей помощью уловить смысл всей системы.
– Но ты же дал клятву ничего не говорить мне.
– Ах, да…
– Значит, гильдиеры все предусмотрели заранее. Система требует сохранения тайны, иначе ей несдобровать.
Откинувшись на кровать, она прикрыла глаза.
Я был очень смущен и сердит на себя. Прошло всего десять дней ученичества, а я формально уже заслужил смертный приговор. Странную эту логику было трудно принять всерьез, но память подсказывала мне, что в момент принесения клятвы угроза звучала вполне убедительно. Но главное – и это усугубляло мое замешательство, – Виктория невольно усложнила и без того неясные обязательства, принятые нами по отношению друг к другу. Я не мог не посочувствовать ей – и не в силах был ничего изменить. Я еще не забыл свою собственную жизнь в яслях и подспудное раздражение отлученностью от всего остального Города; а уж если позволить человеку участвовать в городских делах, но лишь до определенного предела, который ему никогда не переступить, раздражение не только сохранится, но и неизмеримо возрастет. Однако проблема-то для Города никак не нова – мы с Викторией не первые, кого женят тем же порядком. И до нас были другие, кто наталкивался на ту же преграду. Неужели все они попросту принимали систему, как она есть?..
Я вышел из комнаты и направился в сторону яслей. Виктория сидела не шевелясь.
Едва я расстался с невестой, как противоречивые чувства, одолевавшие меня в ее присутствии, да и ее заботы, сразу же отошли на задний план, зато, и с каждой минутой сильнее, меня стала терзать тревога о собственном моем положении. Если принимать клятву всерьез, то оброни Виктория одно слово любому встречному гильдиеру – и меня казнят. Мыслимо ли, чтобы мое невольное клятвопреступление оказалось столь ужасным?
Но может ли Виктория передать кому-нибудь то, что я ей говорил? Как только я задал себе этот вопрос, первым моим побуждением было броситься к ней обратно и умолять о молчании – но это значило бы лишь придать и ее негодованию и моему клятвопреступлению еще больший вес.
Остаток дня я провел, лежа у себя на койке и мучительно размышляя о создавшемся положении. Вечером поужинал в одной из городских столовых и был благодарен судьбе, что она уберегла меня от новой встречи с Викторией.
А среди ночи Виктория пришла ко мне в каюту. Сквозь сон я услышал, как скрипнула дверь, а раскрыв глаза, увидел ее темный силуэт подле самой постели.
– Кто тут?
– Тсс… Это я.
– Чего тебе?
Я