о бывшем?
Там, где разбитые мечты,
И мы от боли еле дышим…
Друг другу смотрим мы в глаза,
И это так невыносимо,
Как будто с лозою лоза
Сплелись под гнётом общей силы!
Всё это должно разорвать
Немедля! Но врастаем в землю,
И рук дрожащих не разнять,
Судьбу печальную приемля.
И ты исчезнешь в глубине
Аллеи осенью туманной.
Я буду помнить о тебе
И жить, пустой и бездыханный…
Ночь. Афинский аэропорт. Ты улетаешь через час… Надолго? Только не говори, что навсегда!! Нет, никогда не забуду я этот день… Он остался в памяти самым черным пятном из всего, что мне довелось испытать в жизни.
Эти события будто бы отпечатались каленым железом на моем обнаженном сердце, остались клеймом в мозгу и никогда не сотрутся из памяти…
Наверное я была похожа на рыбу, живьем брошенную на раскаленную сковороду, и чувство было такое, что эта дикая предсмертная боль навсегда заглушила все былые чувства и воспоминания… Когда впереди пустота, а настоящее напоминает горстку пепла, медленно струящегося сквозь пальцы, что остается? Только прошлое, мысли о котором приносят адские муки вперемешку с минутами райского наслаждения. Так закаляют сталь – бросают из пылающего горнила в ледяную воду. От этого металл становится прочнее, но ведь человек сделан не из железа… У него есть сердце, которое не перестает болеть, сколько бы испытаний ни выпало на его долю…
Я с ужасом думала: неужели все, что было отпущено мне судьбой счастливого и светлого, уже позади?? Какое все-таки это призрачное понятие – счастье! Словно мимолетное дуновение свежего ветерка в пустыне – дразнит и исчезает. И почему-то оно всегда идет рука об руку с потерей, разлукой, разочарованием… Как птенец, выпавший из гнезда, я еще не до конца осознавала, что моя жизнь на этом закончена… Хотя я еще жива, еще пытаюсь кричать что-то, но меня уже никто не слышит, ибо я упала, а значит, уже никогда не смогу взлететь… Можно было безутешно рыдать, устроить истерику до припадка и скорой, рухнуть ничком на пол и биться в судорогах, но изменить было уже ничего нельзя… И тем более нельзя было показывать свое состояние перед тобой – ведь тебе еще предстоит долгий путь домой… Тебя нельзя расстраивать!
Невероятным усилием воли прячу слезы, корчась в душе от муки и невыносимой душевной боли, стараюсь улыбаться, разговаривать о чем-то. Говорю тихо, мысленно крича при этом так, что мироздание содрогается от моих полных скорби воплей… Слова и слезы комком стоят в горле, и я даже не осознаю, о чем веду речь… Голос хриплый и совсем чужой. Спрашиваю: «Ты меня понимаешь?» И ты отвечаешь: «Нет…». Я и сама не понимаю себя и отказываюсь понимать происходящее – за что человеку даются такие страдания, неужели для очищения души? Разве душа, измученная испытаниями и истерзанная муками, становится от этого чище и светлее? А не умирает ли она после