и политикой…
В пятницу утром государь, чувствовавший ночью боль в ноге, встал очень не в духе.
Он послал за Сюлли в Арсенал и сидел несколько часов, запершись с ним, потом приказал, чтобы к нему позвали Бассомпьера, как только тот придет в Лувр.
При дворе один Бассомпьер имел способность развлекать короля. Бассомпьер знал все, вмешивался во все, без него не было ни праздника, ни любовной интриги, он был самый развратный, самый тщеславный, самый хвастливый и самый нескромный из всех волокит.
Когда Генрих увидел после целого часа ожидания растрепанную голову лотарингца, он вздохнул с глубоким облегчением.
– А! Вот и ты наконец… Я уже тебя спрашивал двадцать раз, не правда ли, Легран?
Герцог де Бельгард, стоявший за креслом короля, холодно и величественно наклонил голову, насколько позволяла его высокая и широкая манишка.
– Ну войди же, – продолжал Генрих, – что торчишь там на одной ноге, как журавль… Рассказывай скорее, почему ты так поздно явился сегодня в Лувр? Я чую какое-нибудь приключение; ты мне кажешься очень бледен!..
– Хорошо, кабы приключение… Я целую ночь мерз…
– Мерз?.. Однако ты, кажется, не таков, чтобы оставить свой плащ в руках красавицы.
– Увы, государь! Я не видал ни красавиц, ни дурнушек… У меня нынешнюю ночь не было другого общества, кроме лихорадок.
– Лихорадок! – заворчал с досадой хриплый голос, как будто выходивший из спинки большого кресла. – Сколько же их было? Пять, шесть, семь или больше?
Бассомпьер с любопытством посмотрел в ту сторону, откуда раздался этот голос, и громко расхохотался.
– Мне не нужно спрашивать, кто прячется за этой высокой спинкой… Это добрый Малерб, величайший поэт прошедших, настоящих и будущих времен, самый несносный педант от Парижа до Меца!
– Милостивый государь, я не педант! – вскричал Малерб, вставая и покраснев от гнева. – Но я люблю, когда говорят правильно.
– Хороша шутка! Разве я говорил не по-французски?
– Нет… Когда говорят по-французски, говорят – лихорадка, а не лихорадки, потому что лихорадка бывает одна, а не несколько.
– Все говорят – лихорадки.
– Это оттого, что все говорят дурно!..
– Полно, – перебил король, у которого этот спор вызвал некоторую веселость, – не деритесь… В грамматике я всегда отдаю предпочтение Малербу, в любви – Бассомпьеру…
– Но… – сказал поэт обиженным тоном.
– Разве и я так же дурно говорил?
– Не то, только…
– А! Понимаю… Успокойтесь, всем известно, что вы страшный волокита и понимаете любовь… Но пока дело идет не о том… Решено: у Бассомпьера была лихорадка, а не лихорадки.
– Согласен, государь, чтобы сделать удовольствие господину де Малербу.
– Но скажи мне, какого цвета была она… белокурая или черноволосая?
– Государь, я не смотрел на нее.
– Стало быть, ты хорошо ее знал…