наслаждение расправлять их руками, приглаживать, завивать или свивать в диадему, достойную царицы. Нет, дело в том, что эта новая мода сделает одинаковыми всех нас, хоть бы мы были плешивы, как старуха Лиция, или имели такие же длинные волосы, как у Нееры. А все-таки для того, чтобы подделать волосы, подобные твоим, как еще сегодня утром сказал господин…
– Сегодня утром!.. Какой господин? – прервала Валерия, и, казалось, интерес пробудился в прекрасных чертах ее лица. – Ты говоришь о Лицинии, моем благородном родственнике. Его одобрение в большой цене.
– Его одобрение дороже его подарков, – живо отвечала Миррина, показывая в то же время на резную корзинку, занявшую почетное место на туалете. – Я никогда не видывала подобного подарка по случаю дня рождения! Какие-то запоздалые розы да смоквы – и это для одной из самых богатых римских матрон! Но, правду сказать, его посол, принесший их, должно быть, приходится потомком Юпитеру, потому что это самый красивый мужчина, каких только я видела во всю свою жизнь.
Миррина слегка наклонилась, чтобы госпожа не заметила краски, покрывшей ее беззастенчивый лоб при воспоминании о том впечатлении, какое на нее произвел прекрасный невольник.
Валерия питала слабость к крупным мужчинам с изящной выправкой. Она как бы стряхнула немного свою лень, отбросила волосы назад и, видя, что Миррина, несмотря на свое желание, не решается продолжать разговор об этом приятном предмете, сказала:
– Продолжай.
Служанка мысленно оценила цепочку, украшавшую ее шею, и сообразила, что она обязана сделать за нее.
– Я хотела сказать тебе, госпожа, о трибуне Юлии Плациде. Это он говорил о твоих волосах, что каждая прядь их для него драгоценнее мины золота. Ах, какой он изящный мужчина! Во всем Риме нет ни одного патриция, который бы сравнился с ним. О, если б ты видела его сегодня утром, как он в своем фиолетовом плаще, с блестящими на солнце драгоценностями, сидел в роскошной повозке, запряженной в четверку лошадей самого белого цвета во всем городе. Ну, уж если б я была благородной женщиной, да если б за мной ухаживал такой мужчина…
– Ты говоришь, мужчина? – прервала ее госпожа с презрительной усмешкой. – Право, если называть мужчинами этих завитых, надушенных и гладко выбритых людей, то нам, женщинам, надо бы возмутиться, если мы не хотим видеть, как гибнет отвага и сила в Риме! Как это ты, Миррина, знающая Лициния и Гиппия и еще вчера видевшая двести гладиаторов в цирке, не научилась быть лучшим судьей. Мужчина!.. Тогда ты назовешь этим именем и ту девчонку, которую зовут Парисом…
Госпожа и служанка обе расхохотались, так как при этом имени они вспомнили историю, льстившую самолюбию Валерии. Парис, молодой египтянин, очаровательной женственной наружности, недавно прибыл в Италию с целью фигурировать, и не безуспешно, на римской сцене. Его нежные черты, удивительная стройность и чисто женственная грация нанесли тяжкие раны сердцам римлянок, всегда очень чутким к прелестям актеров. Парис нимало не потерял