отвечал Эска, ободряя ее. – Самое худшее, чего можно бояться, – это встреча с каким-нибудь пьяным клиентом, уходящим с обеда своего патрона. Удивительно изнеженный народ эти римские граждане, – прибавил он добродушным тоном. – Я могу обещать тебе, что мы минуем их благополучно, если только их пойдет не более дюжины одновременно.
Эти ободряющие слова успокаивали девушку так же, как и мощная рука, на которую она опиралась. Ей было отрадно чувствовать себя в безопасности после пережитого испуга. Поспешные шаги, в самом деле, принадлежали каким-то разгульным праздношатаям, возвращающимся с оргии домой. Увидев промелькнувший силуэт женщины, они поторопились пойти ей навстречу, но выражение лица ее защитника заставило их переменить намерение, и они предпочли пройти по другой стороне улицы, чем иметь дело с таким сильным бойцом. Молодая девушка в душе гордилась своим провожатым, и с каждой минутой спокойствие ее увеличивалось.
Наконец она ввела его в тесную и мрачную улицу, с конца которой можно было видеть, как при свете звезд блестел Тибр. Она остановилась у маленькой низкой дверцы, пробитой в голой стене, и нажала пальцем на потайную пружину. Дверь бесшумно отворилась. Тогда, повернувшись к своему спутнику, она сказала полным искренности тоном:
– Я не поблагодарила тебя, как ты того стоишь. Не хочешь ли ты зайти в наше скромное жилище и разделить наш обед, прежде чем пойдешь продолжать свой путь?
Эска не чувствовал ни голода, ни жажды, однако наклонил голову и последовал за девушкой в дом.
Глава VII
Истина
Помещение, в котором оказался бретонец, представляло странный контраст простоты и блеска, изобилия и умеренности, совершенной бедности и изысканной роскоши. Голая стена почернела от времени, но на ней была прикреплена серебряная лампада, поддерживаемая грубой подставкой, и в лампаде горело благовонное масло. Сырой и поврежденный пол местами был устлан густым шелковым ковром ярких цветов. Ткани самых дорогих азиатских фабрик покрывали изуродованные скамейки и сломанную кровать, по-видимому единственную мебель квартиры. Те же самые контрасты Эска заметил и во всех других предметах обстановки. Чаша, наполненная ливанским вином, охлаждалась в сосуде из грубой глины, а в золотом кубке была налита вода; связка восточных дротиков прекрасной работы, с инкрустациями из слоновой кости, по-видимому, находилась под защитой обыкновенного обоюдоострого меча, чуждого всяких украшений, и его рукоятка, лоснящаяся и истертая от постоянного употребления, указывала на оружие, служащее не для роскоши, но для ежедневного употребления, словно бы это был верный спутник какого-нибудь грубого солдата. Комната, которую Эска мимоходом окинул быстрым взором, вела во внутренний покой. Этот последний, вероятно, был прежде так же гол и попорчен, но обстановка его казалась еще богаче и необычайнее. Помещение освещалось приятным светом, исходящим от лампады. В ней горело редкое сирийское масло, которое с большим трудом могли доставать