«на поболтать» тем самым исчерпан. Не то чтобы меня сильно волновало, что у меня мало друзей, но иногда я об этом вспоминаю. С появлением малышей все изменится. Соседка Ронни как-то сказала, что дети способствуют становлению социальных связей даже лучше, чем алкоголь.
И тут до меня доходит, что со мной не так. Заботы с отъездом Кита забили мне всю голову, и я даже не поздоровалась с мамой. Беру черно-белую фотографию в простой деревянной рамке и целую стекло.
В марте 1982-го тридцать тысяч женщин, взявшись за руки, оцепили по периметру забор авиационной базы США в Беркшире «Гринэм-Коммон» в знак протеста против ядерного оружия. Я была с ними. В местной газете напечатали нашу фотографию: «Мы победим: четырехлетняя Лора Лэнгриш вместе с матерью Венди в женском лагере мира». В рамке на столе – копия, пожелтевший оригинал до сих пор хранит мой отец. Рядом с этой фотографией другая, снятая на той же неделе, только чуть позже, с белой границей по краям. Тоже не оригинал (его постигла та же судьба, что и первую карту Кита), а повторный отпечаток с негатива. Я стою в дверях палатки, и мама обнимает меня тонкими руками. Она повязала голову узорчатым индийским платком, в ушах кольца, за левым заложена самокрутка. Мы смеемся – у нас одинаковые ямочки на правой щеке. Четыре недели спустя на пешеходном переходе ее сбил пьяный водитель. Она шла забрать меня из детского сада.
Стив – мой отец – всегда говорил… до сих пор говорит о Венди. Смерть замариновала ее образ в идеальном состоянии. Детские годы издалека кажутся прекрасными. Мне хотелось бы вспомнить ее недостатки, но не получается. Как-то я спросила у папы, из-за чего они ссорились. «Да мы и не ссорились, – сказал он. – Не из-за чего было». Конечно, не исключено, что все и на самом деле было чудесно. Может, потом она стала бы доставать меня, запрещать носить какие-нибудь шмотки или водиться с дурной компанией, ругать музыку, которую я слушаю, и книги, которые я читаю (либо то, что я не читаю совсем). Я знаю, что Венди повсюду таскала меня с собой в слинге для новорожденных задолго до того, как это вошло в моду, а моими первыми словами стали названия цветов, которые я выучила, пока мы гуляли по округе. Папа с нежностью вспоминает о пирожках и печеной картошке, о том, как мы сидели все вместе за кухонным столом в съемной квартире в Кройдоне. Как же мне хочется по-настоящему вспомнить что-то из этого, чтобы убедиться, что все было именно так, а не чья-то выдумка! Увы, в голове сплошной туман, неясные ассоциации. Бесовский смех. Запах табака и шампуня «Тимотей». Одно лишь воспоминание по-настоящему мое. Мама расчесывает мне волосы, приговаривая, что они слишком хороши, чтобы их обрезать. Она чешет их щеткой, заплетает косички, а я мурлычу от удовольствия. Я точно знаю, что это именно мама. Отец все последующие годы нещадно драл их, пытаясь стянуть в хвост резинкой. Я никогда не спрашивала его о том, так ли это, вдруг выяснится, что нет. Но я рассказала об этом Киту во второй вечер, что мы провели вместе, и шумно расплакалась. В тот вечер, перед тем как лечь спать, он сотню раз провел щеткой по моим волосам.
Понятно, что я никак не могла перенять навыки материнства у Венди, однако часть ее живет и во мне,