Ашшура громко стенают.
Я – дерево шкафа, что давит мне на спину.
Я – тьма.
В окружающей меня комнате люди пытаются понять смысл происшедшего.
Видят на столе бриллианты, покрытые липкой грязью.
Видят кровь на полу.
Мне интересно, какую ложь они придумывают, чтобы оправдать эту картину?
Чемодан на столе, женская одежда. Они явно нашли багаж воровки, но не саму воровку. Да, теперь они сосредотачиваются, они вспоминают, что встречали приземлявшийся самолет, но место рядом с Гогеном оказалось пустым, птичка упорхнула. Они помнят, как ехали по улицам города, обыскивали багаж воровки и обнаружили бриллианты.
А теперь?
Кто-то подкрался к Гогену сзади и ударил его по голове с явным намерением их ограбить. Да, именно это скорее всего и произошло. Но как вор проник внутрь? Как он выбрался наружу? Почему бриллианты остались нетронутыми?
Напрягаются умы, силясь понять и осознать происшедшее, и уверенность начинает давать трещину.
Когда уверенность бессильна, на сцену выходит обыденность.
Обыскать здание, осмотреть близлежащие улицы!
Я – дерево.
Я – тьма.
– Вы видели того, кто на вас напал? – спрашивает мужчина.
– Нет, – ответил Гоген. – Не видел.
Его люди обыскали здание, но не самым тщательным образом, ничего не увидев, здесь ничего, просто какие-то старые трубы, сломанные ящики, вор давно исчез.
Звук шагов по бетону, у меня над головой открывают кран.
Я – вода.
Машины подъезжают и отъезжают.
У меня покалывает ноги, и мне хочется смеяться, судорога в спине, и хочется плакать.
Я – мои позвонки. Я равнодушна к боли.
И потихоньку все забывают.
Они не забывают, что на Гогена напали, – это кровавая реальность, которую нельзя сбросить со счетов. Также они не забывают бриллианты, изъятые у меня паспорта, кредитные карточки на мое имя. Они могут также вспомнить мои отпечатки пальцев, но, возможно, у них в головах это отпечатки, снятые с моего багажа, образцы ДНК с моей одежды, подробности расплываются, воображение заполняет пробелы.
По-моему, свет снаружи совсем угас, но это может оказаться игрой моего воображения, когда глаза адаптируются к темноте. Я как-то читала научную статью о людях, помещенных на сорок восемь часов в полную и безмолвную темноту: не проходило и нескольких минут, как у них начинались галлюцинации.
Я – «гусиная кожа».
Я – сплав из плоти. Мои руки – это мои ноги, мои ноги – это моя грудь, моя голова – это моя шея, моя шея – это мои колени. Сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь снова пошевелиться.
Почему эти люди не находят меня.
Потому что не ищут.
Громкие шаги в цеху.
С треском захлопывающаяся дверь.
Звук отъезжающей машины.
Я жду.
Жду.
В мои чувства проникает запах, сначала столь слабый, что едва его чувствуешь, игры разума, проявления моей собственной инерции: подгоревший гренок.
Я