Таин»{436}.
Александр III начал сильно задыхаться, ему насосом вводили кислород. Государь несколько раз поцеловал Императрицу, которая стояла на коленях справа от Супруга, поддерживая его левой рукой. Удушье настолько усилилось, что силы совсем покинули Императора. Он сказал Императрице: «Не могу даже поцеловать тебя!» Рядом находились Наследник Цесаревич Николай Александрович, Великий Князь Георгий Александрович, Великий Князь Михаил Александрович и Принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская. Александр III всех благословил и просил их сесть, боясь, что они устанут. Шестнадцатилетний Великий Князь Михаил Александрович всё время гладил руку отца. Тот, с нежностью глядя на сына, сказал: «Душка!» потом добавил: «Тяжело, очень тяжело»{437}. Голова Царя все чаще склонялась на плечо Императрицы Марии Феодоровны. Внезапно Царь захотел что-то сказать и обратился к профессору Лейдену, следившему за биением пульса: «Кислороду!» Но, прежде чем Лейден исполнил его желание, Государь склонил свою голову на плечо Императрицы и испустил последний вздох. Цесаревич опустился на колени и прижался лбом к правой руке Усопшего{438}. На часах было 14 час. 15 мин. По словам Императрицы Марии Феодоровны: «Он до последнего момента оставался в полном сознании, говорил с нами и смотрел на нас, пока тихо и без особой борьбы не уснул для вечной жизни»{439}.
Послышались слова первой молитвы об упокоении души в Бозе почившего Государя Императора Александра Александровича{440}. Все присутствующие опустились на колени. Наступила мертвая тишина, никто не рыдал. Затем члены семьи стали подходить к Усопшему и целовать его в руку и лоб. Потом целовали Императрицу, которая продолжала сидеть неподвижно возле скончавшегося супруга, обнимая его тело. Стали подходить к Цесаревичу, только что ставшему Императором, и в первый раз целовали ему руку как Главе Династии и России.
После прощания Семьи к Усопшему были допущены лица свиты и служащие дворца. Граф С. Д. Шереметев вспоминал: «Спиною к открытым дверям в креслах сидел Государь. Голова его слегка наклонилась влево, и другая голова, наклонённая вправо, касалась его, и эти две головы замерли неподвижно, как изваяния. То была Императрица. У меня промелькнуло: они оба живы или они оба умерли? Священник медленно и отчётливо читал Евангелие. Мгновенно все вокруг меня зарыдало, и никто не трогался с места. Такого впечатляющего величия сразу не выдержать! ‹…› Рихтер на коленях стоял уже у правой руки Государя, спокойно опущенной на правое колено, он поцеловал эту руку, полную, как всегда, и белую. Я вижу ее, я целую эту руку, но не поднял глаз на Государя. Меня остановило чувство, что встречу взгляд Императрицы, что не достоин взглянуть на лицо Праведника, и я поклонился до земли… Кто видел это лицо, те говорят, что оно было чудно, точно он спал, выражение кроткое, детское. Да, именно детское. Да он и был чист, как ребёнок, а по непреложному обещанию Спасителя – “таковых бо есть Царствие Небесное”»{441}.
Глава