за грехи наши тяжкие…
И пошли на разные голоса причитать, каждая свое.
Пришлось отступать, только напоследок спросил:
– Ну, а спать-то как будут?
– Да там уж сами разберутся, ваше высокоблагородие, кто, где и с кем. Ничего – свои. Из-за баб не передерутся, не извольте беспокоиться, – заключил несколько повеселевший фельдфебель. – А с амуницией как же будем, ваше высокоблагородие? – продолжает он, совершенно уже успокоившись. – Всю перебрали, что бросила, уходя в поход, 6-я кадровая батарея. Рвань одна. Уж мы с каптенармусом Малининым выбирали, выбирали… Всех шорников, всех сапожников засадили за починку. И как мы будем, ежели заведующий хозяйством в Москве ничего не найдет, не приложу и ума.
Да, этот вопрос волнует очень сильно и меня самого. Пушки, передки, зарядные ящики имеются полностью, люди и лошади тоже, а запрячь батарею все-таки нельзя: нет конской амуниции. Наше артиллерийское ведомство не удосужилось заполнить этот пробел с 1910 года и теперь, ассигновав спешно только деньги, расхлебывать это дело предоставило всецело нам самим.
– Ничего, ваше высокоблагородие, – успокаивает меня каптенармус Малинин, доверенный мануфактурной фирмы «Привалов и Сын», – в Москве чего только нет. Поручик К. добудут.
– Эх, Василий Иванович, ведь это же не ваша мануфактура, которой хоть Волгу завалить можно. Идите-ка лучше домой, супруга-то ваша давно заждалась вас с обедом.
– Сейчас, ваше высокоблагородие, вот только повозки надо еще осмотреть, – и Малинин погружается снова в работу, затягивая ее до позднего вечера.
Дня через два купленная заведующим хозяйством батареи поручиком К. в Москве амуниция прибыла, но, конечно, далеко не полностью, и кое-как соединенная с подправленной старой, брошенной, ушедшей на фронт кадровой 6-й батареей была пригнана на лошадей.
Итак, 6-я батарея запряжена.
Взводные командиры на своих взводах, орудийные фейерверкеры у своих орудий, ездовые на местах.
– Шагом мар-рш!..
Батарея ни с места: рвутся без толку и волнуются лошади в непривычной для них новой упряжке. Ездовые, почти все никогда не ездившие в орудиях, лезут вон из кожи, и все-таки ничего не выходит. На ровном месте не могут взять лошади.
– Ездовые, слезай! Выпрягай!
– Ну, Тимофей Максимович, как нам дальше быть с этим делом?
– Времени еще много у нас, ваше высокоблагородие, все постепенно наладится.
Т. М. Галущук, подпрапорщик, назначенный в 6-ю батарею на офицерскую должность, – красивый 28-летний брюнет. Я знаю его упрямую хохлацкую натуру, а потому пользуюсь случаем, чтобы его еще подзадорить:
– Вы уверены в этом?
– Так точно, ваше высокоблагородие!
– Ну, хорошо, тогда я всецело поручаю вам это дело.
– Ваше высокоблагородие, разрешите моему сыну хотя один день побыть со мною. – Я оборачиваюсь: на меня смотрит нерешительно грустными слезящимися глазами старый еврей с длинной седой бородой.