на почве всей духовной жизни народа, наука стяжала полное и неоспоримое право гражданства. Наука в смысле литературы, где она преодолела всю временную вражду и борьбу с действительностью, предстает нам в полной своей гармонии, свидетельствуя о себе, что она двигательница действительности, принадлежащей вечно живому началу.
Мы уже назвали литературу внешним организмом целого миросозерцания. В этом смысле она есть замкнутое выражение такой производительности, в которой познающий дух является вместе и творческим. С нашей точки зрения, мы не можем разделять их в литературе. Наше дело – показать один и другой в том единстве и в той связи, по которым литература является истинным телом всемирной мысли, принимающей на себя образы народности. Это главнейший пункт, в котором полное ученое изложение литературы разнится от того описания истории литературы, которое видит в ней исключительно одни явления поэтически-производящего духа, собирает его дела, оценивает их эстетически, располагает в историческом порядке, и считается историей литературы по преимуществу. Литература каждого народа есть выработанная форма духовного его образования; она принимает в себя всю сущность народности, которая должна объясняться в ней во всех отношениях.
Дух человеческий естественно должен был позаботиться об оценке всего своего прошедшего, и усиленная ученая деятельность его, увлекшая испытующий ум далеко за пределы времени и пространства, положила для всех познаний гораздо обширнейшие и прочные основания.
Изложив наше мнение о литературе вообще, скажем несколько слов о характере русской литературы и о значении в ней Карамзина.
До Карамзина в России не было литературы в том смысле, как ее понимают в новейшее время. До Петра Великого мы встречаем хронографы, летописи, духовные поучения и несколько книг духовного содержания. В них заключалась вся наша древняя грамотность, но все эти памятники не могут назваться представителями русской литературы. Кто отважится сказать, что в них выразилось наше общество, что в них выразился русский народ, со всеми его мнениями, верованиями, страстями и оттенками? Из летописей можно узнать только степень грамотности древнего нашего духовенства, которую так хорошо обрисовал Пушкин в «Борисе Годунове»; в духовных поучениях тоже выразилось наше духовенство и влияние его на народ; но из этих памятников нельзя узнать ни частной, ни общественной жизни русского народа. Со времен Петра Великого у нас начала водворяться наука; но могла ли она, построенная схоластически, проникнуть в живое общество, когда излагалась языком варварским, когда наша ученость, ограниченная тесным кружком переводчиков и нескольких учителей, жила только в своей сфере? Нам недоставало живого проводника истин науки в жизнь общественную – недоставало литературы.
Наплыв образованных иностранцев, вступавших в русскую службу, и распространение наших связей с Европой, имели следствием введение у нас французского языка,