Он у нас живет четвертый год и очень любит моего мужа. Уезжая, муж сказал, что поручает ему беречь меня. Вот он теперь и смотрит за мной, как за маленьким ребенком. Правда, у него другого дела-то и нет.
Мы пришли в новое помещение, и я не узнала его, столько там было народу. Много незнакомых врачей в белых халатах, а еще больше сестер. Все были заняты перевязками. И много городских дам. Они раздавали раненым всякую еду и горячий чай. Мы стали осматривать и перевязывать тоже, стараясь как можно меньше беспокоить их. Многие из раненых уже спали, несмотря на голод и боль в ранах.
Пришел главный врач со списком в руках.
– К семи часам утра подадут санитарный поезд. К этому времени нужно напоить раненых чаем и приготовить к отправке.
До пяти часов утра мы перевязывали. Потом санитары принесли в ведрах чай, корзины свежеиспеченного хлеба, вареных яиц, свиное сало, нарезанное ломтиками. Все сестры (дам уже не было) раздавали эту еду раненым, а санитары разливали в кружки чай.
– Можешь есть сам? – спрашиваю раненого.
– Нет, сестра, обе руки обморожены.
Таких оказалось очень много. Всех, кого накормили, стали одевать и выносить на подводы. Мало раздать сотням раненых еду, чай! Многих нужно ведь поить и кормить! На это уходит очень много времени. Хорошо еще, что большинство раненых не были раздеты, так и лежали в шинелях и полушубках, в бурках… Поможешь встать, наденешь ему шапку, перекинешь сумку через плечо и ведешь его на подводу. Сколько раз приходилось выходить на мороз, но я не помню, чтобы кто-нибудь из сестер простудился.
Только к десяти часам кончили отправку раненых из нового помещения госпиталя. Оставшихся тяжело раненных перенесли в основное помещение госпиталя и положили их на койки. Весь день делали им операции и перевязки. А к вечеру пришел новый обоз с ранеными.
– Сколько подвод приехало? – спросила я молоканина, фургон которого был полон раненых.
– Да много! Может, больше сотни будет! Только много ж и померзло народу! Гнать лошадей нельзя; плачут – трясет, больно! А тихо ехать в такой мороз – верная для них смерть!..
В два ряда подъезжают к обоим зданиям эти огромные молоканские фургоны. В каждом фургоне лежит по шести-восьми человек. Остаток дня и всю следующую ночь и утро без остановки все везли раненых. В обоих зданиях было полно.
– Сестра! Скорее давайте чаю, хлеба! Но чаю прежде всего, горячего чаю! Раненые замерзли, – говорит доктор.
При разгрузке одних вносили в госпиталь с отмороженными руками и ногами. А других несли прямо в сарай и складывали там, как дрова, друг на друга. Таких в транспорте было больше. Но не было никакой возможности выгружать хоть сколько-нибудь скорее… Вот с десяти часов утра, а теперь уже вечер, мы беспрерывно кормим, поим чаем, молоком – всем, чем только можно согреть раненого. Весь суп давно съеден, а в посуде варится вода для чая. Но и воду не успевают греть как следует. Санитары тащат полные ведра горячей воды и расплескивают ее на дорожку, на которой образовался лед. Один из санитаров упал и сломал себе руку. Еще стало больше одним