это привело к обнищанию колхозов. К концу войны большинство более или менее ценных вещей мы с мамой променяли деревенским жителям на продукты, да и менять стало не на что, так как деревня сама голодала. Помогало нам одно – мама по профессии была дамским парикмахером. Дамы при дефиците мужчин хотели быть красивыми, и мама делала им завивку и на работе, и на дому. Этим мы и жили.
Я у мамы был объектом бесконечной любви и внимания. Теперь я понимаю, что развить мои способности и поставить меня «на ноги» было основной мечтой и задачей её жизни. Она все сделала для этого. Я никогда не напрягал её проблемами моей учёбы в школе, считая, что учиться – это моя обязанность, и я не должен подводить маму.
Её не один раз пытались вызвать на родительские собрания с просьбой поделиться, как ей удалось воспитать во мне такую ответственность. Мама всегда от этих посещений уходила. Она считала, что если к ней за мои поступки и отношение к учебе претензий нет, то и делать ей в школе нечего. За десять лет моей учёбы в школе она была в ней два раза – один раз, когда привела меня в первый класс, и второй раз, когда пришла на выпускной вечер.
Мама всегда поощряла меня за все положительные поступки. В 1945 г. в Котельниче стали появляться немецкие подержанные вещи. Видимо их привозили военные, благополучно закончившие войну и вернувшиеся в Котельнич с завоеванными трофеями. Однажды мама объявила, что хочет купить мне велосипед. Счастью моему не было предела. Купили мы его на «филиале» рынка на ул. Луначарского, который размещался напротив пожарной, на пустыре между кирпичным домом и зеленым магазином, который назывался «комсомольский». Велосипед был немецкий, довоенного выпуска, имел красные шины и, безусловно, был мне велик.
Я не мог кататься при наличии седла, так как не доставал ногами до педалей. Поскольку мама была женским парикмахером, к ней на завивку приходили женщины с длинными волосами. Волос этих у нас было много, и мама из брезента сшила подушку, которую набила длинными женскими волосами. Я прикрепил эту подушку на раму вместо сидения и катался на этом импровизированном седле два лета.
Чтобы закончить велосипедные дела, следует вспомнить моего друга Толика Бессонова. Даже, вернее, не его, а его отчима дядю Володю. Отец у Толика погиб в самом начале войны. Я думаю, что это случилось под Москвой: в те критические дни октября и декабрьского наступления вятские люди противостояли там немцам. Мама Толика, звали ее Машей, нашла в госпитале нового мужа-украинца, который почему-то не был пригоден к продолжению воинской службы и пришел примаком в дом. Говорили, что она платила большие взятки, чтобы его не послали на фронт. В 1945 он купил новый немецкий велосипед, поставляемый уже послевоенной Германией в счёт репарации. После этого мы с дядей Володей стали неразлучными друзьями по катанию на велосипеде. Мы ездили далеко за город по Макарьевскому тракту.
На велосипеде я ездил виртуозно. В физическом плане велосипед дал мне много. Я думаю, что последующей физической выносливостью я обязан именно