этого оживленного железнодорожного вокзала. Пассажиры первого и третьего классов равно сновали перед главным входом, точно пчелы вокруг улья: сельские простаки прибывали искать работу в городе, воображая, что городские улицы вымощены золотом, чиновники в блестящих цилиндрах отбывали инспектировать северные фабрики, а за ними семенили служащие в котелках с кожаными портфелями, покачивающимися около их худосочных ног.
В любое другое время Луизу порадовала бы окружающая обстановка: цветочные ларьки, газетные киоски, носильщики с нагруженными чемоданами тележками… Как же ей хотелось быть одной из этих людей! Купить билет и уверенно сесть в поезд, который повезет ее по стране, проносясь мимо полей и долин, и доставит в чудесный городок, где перед ней откроется множество новых возможностей…
А вместо этого, грубо дергая ее за руку, ее дядя покупал два билета:
– …и один третьего класса, в одну сторону до Гастингса, – заявил он в окошко кассы.
Пленница смутно слышала, как кассир сообщил, что в Льюисе платформа короче и что там будет первая остановка, где состав будет переформирован.
– Гастингс? – удивленно произнесла Луиза. В памяти у нее мгновенно всплыли слова Лиама Хадсона.
– Там живут мои друзья, и у них мы временно остановимся. А теперь помалкивай, – велел ей дядя.
Луиза притихла, сосредоточившись на письме, которое надо будет стащить из кармана Стивена. Если в этом письме пришло приглашение на собеседование по поводу работы служанки, это ее спасательный пояс. Ей просто необходимо завладеть им.
Она продолжала молчать, пока Кэннон, лавируя между людьми, вел ее к девятой платформе, где уже стоял поезд. Стивен выбрал дальнее купе, с одной-единственной пассажиркой – пожилой дамой, тихо плакавшей в свой носовой платочек и, казалось, вообще не обратившей на них внимания. Свистя, шипя и сотрясаясь, поезд отъехал от перрона, и только тогда дядя убрал руку, дав передышку племяннице. Они сидели рядом, и Луиза застыла в напряженной позе, точно аршин проглотила, запрещая себе смотреть на карман Стивена. Сам же он, надвинув шляпу еще ниже, скрестил руки на груди и уставился в окно.
Поезд уже набрал ход, и Луиза смотрела на исчезающие силуэты Лондона, на серые оконные сетки и потемневшие от копоти кирпичные дома на южном берегу реки. Скоро лондонские предместья сменили равнинные поля Кента с буроватой стерней, четко отделенные от бледных небес ровными линиями живых изгородей. Жилые дома фермеров то удалялись к горизонту, то мелькали перед самыми окнами поезда, порой позволяя пассажирам увидеть молочные бидоны, ожидавшие у дверей амбара погрузки на телегу, или открывая перед ними лишь удушающий дым каминных труб. Когда поезд выбрался из первого туннеля, Луиза невольно восхитилась, увидев стадо белых с рыжими пятнами коров, лежавших на краю поля, с единственным стоявшим перед ними быком – точно ленивый парламент, разлегшийся перед премьер-министром. Они миновали еще два туннеля, и каждый раз, ныряя