вздрогнул от удивления, что эти слова сказал не он.
Худощавый парень в черной под горло водолазке, с совершенно лысой головой и высокими обветренными скулами стоял совсем близко, привалившись боком к изгибу хрустального борта, и быстро водил стилосом по планшету. Движения были странные, словно он выписывал сложные формулы или иероглифы. Трудно было понять. Со стороны планшет с черным корпусом и экраном казался мертвым – ничего не отображал. Хотя скорее он покажется таким Тиму с любой стороны и под любым углом, потому как не предназначен для его взгляда. Вот если бы лысый пользовался пальцами и проекцией, как это все обычно делали… Но так – непроницаемый лист под кончиком стилоса – ничего не разобрать. Парень словно что-то пытался скрывать у всех на виду.
– Мы слишком близко, – невпопад проговорил Тим.
– Раз подпустили, значит безопасно, – хмуро буркнул худощавый и даже не поднял глаз.
Тим пожал плечами и отвернулся.
Ему не нужно смотреть на тебя. Ни ему, ни тем девчонкам. Ты принадлежишь Ирту Флаа.
Борясь с мучительной пульсацией в мозгу, Тим вцепился в гладкое прохладное ограждение.
Грузовой крейсер был уже достаточно низко, чтобы можно было различить, как из десятков сопел вырывается плазма, направляемая лепестками окружившего ее силового поля. Огромное тело корабля выглядело нечетким – словно воздушный поток, проходя вдоль него волна за волной, искажал великолепные формы крейсера, превращал его в видение.
Но он все равно был прекрасен, и три молодые женщины неподалеку живо обсуждали корабль на незнакомом Тиму гортанном наречии. Хотя за время учебы в Военно-воздушном училище, а потом Военно-космической академии в голову загрузили более ста используемых в Федерации языков. Тим мог мгновенно перейти на любой. Люди гражданских профессий обычно обходились загрузкой десяти-двадцати и общались в зависимости от того, на какой территории находились или представителей какой национальности в компании было больше. Они с Сэмом чаще всего болтали на хинди, с Алексом и Реем на русском, а вот лысый парень на платформе сказал свою первую фразу на английском, и Тим ответил так же.
Граув вернул взгляд к крейсеру. Создавалось впечатление, что корабль не опускается, а висит неподвижно, видимо, маневрирует, чтобы попасть точно в центр посадочной подковы.
До зрителей донесся отчетливый хлопок, затем другой. Там, в центре подковы, веером закрывались лепестки черной, гладкой, как обсидиан, воронки, уходящей где-то на полтора километра в глубину.
Как только закроется с хлопком последний лепесток, из воронки будет отсасываться воздух, и все, что там оказалось лишнего. Пока не останется чистейший вакуум – дыра совершенной черноты и пустоты.
– Я никак не могу вообразить этот вакуум, – часто говорил Рей Кларк. – Ведь даже это ничто – это что-то, что отличает его от всего другого.
– Перестань, Рей, – отмахивался Тим. – В наше время такие глупости не говорят даже дети. Ничто