Они спрашивают, есть ли у вас пенис или вы гермафродит, потому что вы не можете быть монахом, если вы гермафродит. Таким образом, вам снова и снова будут задавать вопросы. И только если вы соответствуете критериям, вы сможете стать монахом. Процесс передачи информации должен быть прозрачным.
Гьялцен не имел ни малейшего понятия
Когда семья Гьялцена отправила его в монастырь в возрасте шести лет, как это делают во многих тибетских семьях, у него не было ни малейшего представления о том, во что его вовлекают. Как мог он знать об этом? Даже многие взрослые не понимают значение и цель ритуалов монашеского посвящения. Гьялцена, возможно, обрадовали новые одежды, стрижка волос, сама церемония посвящения и то, как вся семья с гордостью поздравила его. Но к одиннадцати годам Гьялцен начал понемногу понимать, что означало быть монахом. Он усвоил, что ему не следует убивать или красть, но прежде всего то, что ему не разрешается заниматься сексом с женщинами сейчас и когда-либо в будущем.
Прошло несколько лет, и однажды утром Гьялцен проснулся подростком с зашкаливающим гормональным фоном. В монастыре был телевизор, и он мог смотреть низкобюджетные болливудские фильмы, воспевающие любовь и романтику. Болливуд посеял в его юном уме идеи в духе «…и зажили они с тех пор счастливо, в любви и согласии». В обществе, в котором он жил, монашество было довольно престижным призванием, но по иронии судьбы этот престиж также привлекал и девушек. Когда что-то запрещено, это гораздо выше ценится. Гьялцен, обуреваемый гормонами, начал с ними флиртовать. Он посвящал время и энергию составлению любовных писем. И хотя одна из девушек, которая ему нравилась, жила в том же районе, он посылал письма по почте, поскольку стеснялся поговорить с ней, и так он волею судеб превратился в юношу романтичного и увлечённого.
Всё началось с невинного обмена письмами и подарками, но одно вело к другому, и в конце концов Гьялцен нарушил свои обеты винаи, переспав с девушкой. Он знал, что случится, если об этом узнают: его лишат сана, что станет позором для его семьи, его монастыря и их традиции. Бремя возможных последствий сделало признание слишком трудным, поэтому он скрыл нарушение и мучился из-за того, что поступает неправильно. С тяжким чувством вины он продолжал носить одежды, предназначенные только для монахов, и участвовал в церемонии раскаяния, в которых могли принимать участие только давшие обет безбрачия. Согласно винае, если на церемонии раскаяния присутствует хотя бы один монах с нарушенными обетами, вся церемония будет осквернена и раскаяние всех монахов будет считаться недействительным. «Я точно не единственный монах, скрывающий истину», – убеждал себя Гьялцен. Такого рода сокрытие прегрешений наверняка всегда имело место в обществах, в которых важно любой ценой сохранить лицо.
Часто люди принимают обеты ваджраяны на посвящениях точно так же, как Гьялцен принял свои монашеские обеты. Некоторые получают посвящение, вообще не понимая, что происходит,