и естественно. Ронни всегда сидел рядом со мной и гладил меня по спине и по ногам.
Иногда мне было даже неудобно, потому что он был намного старше меня, но его внимание мне очень нравилось. И кроме того, я знала, что Джеки никогда не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое. А потом он начал приносить герыч. И они опять сказали, что героин делают из растения, того самого, чем посыпают бублики. Из мака. И что, типа, если я ем бублики с маком и со мной ничего не случается, то все нормально, потому что это то же самое. – Дженни фыркает и качает головой. – Поверить не могу, что я всерьез думала, будто герыч и мак на бублике – одно и то же.
Она продолжает рассказывать, как Ронни перевязал ее руку резиновым жгутом, потому что ремни, которыми пользовались они сами, оказались слишком большими для ее тонкого подросткового тела. Ее история так похожа на рассказы других здешних пациентов. Дженни быстро подсела и на героин, и на Ронни, и, конечно, через некоторое время ситуация кардинально изменилась. Ронни начал требовать кое-что взамен. С Дженни работали специалисты по десенсибилизации[6], и она пересказывает все так спокойно, как будто зачитывает список покупок. Слово «изнасилование» потеряло свое страшное значение, и Дженни ровным голосом сообщает, как иногда Джеки заступалась за нее и предлагала, чтобы Ронни насиловал ее, а не двенадцатилетнюю сестру.
– Дженни, наше время на сегодня подходит к концу, так что я хотела бы остановиться и поблагодарить тебя за то, что ты нашла в себе смелость откровенно все рассказать. Думаю, стоит добавить тебе в расписание еще один групповой сеанс, для женщин, переживших сексуальное насилие. Там они вместе учатся справляться с тем, что с ними произошло. – Пока я говорю, Дженни бодро кивает.
Когда она поворачивается ко мне спиной и идет к двери, я вижу шрамы у нее на голове. Вырванные пряди волос. Следы от уколов на руках. Слава богу, алкоголь не оставляет никаких следов. Во всяком случае, меньше. Я думаю о том, как Ронни воспользовался ее беспомощностью, загнал в угол, подсадив на героин, и не дал ей убежать. Я думаю о Лукасе. И о том, удастся ли мне уйти, сохранив при этом все свои волосы.
Ричард продолжает жаловаться на Девона и его куртку; его прямо заклинило на этом, и он никак не желает оставить парня в покое. Сегодня он полдня распространялся о необходимости что-то сделать с этим человеком, и его курткой, и его конфетти. В расписании сеанс не значился; Ричард просто несколько раз заявлялся ко мне в кабинет и требовал, чтобы я предприняла какие-то действия. Я направлюсь к Ширли. Ширли – психолог Девона, так что она должна что-то знать.
– Ширли, что там такое с Девоном? Я имею в виду куртку. У меня пациент, которому она не дает покоя, и он меня уже замучил. Не спрашивай почему.
– С какой курткой? – Ширли пластмассовой ложечкой ест фруктовый салат из стаканчика.
– Ты что, серьезно? Ширли! Он носит эту куртку каждый день не снимая. Старая, потертая байкерская куртка. Только не говори, что все это