с мужчины глаз, в вечерне-стылой пелене напоминающих угольки, рассыпанные в кострище.
– Я ухожу, – вслух объявил Труднов. – Слышите, гребаные тузики? Попробуете меня преследовать, вырву вам кишки.
Он продолжал осторожно пятиться назад, и собаки с неохотой умолкли, словно принимая условия человека.
Когда расстояние между ним и псами стало относительно безопасным, Илья повернулся и быстрым шагом зашагал к причалу.
«Дебил. Не нужно было вообще идти туда», – промелькнула у него мысль.
Собаки не пытались его преследовать, они просто стояли и смотрели ему вслед. Оказавшись у причала, Илья вновь обернулся, и его взору предстали бесформенные тени, едва различимые во тьме. Он моргнул, и собаки, будто получив негласную команду, неторопливо потрусили прочь.
Труднов сел напротив свай, высившихся из черной воды.
– Никто не приедет за мной, – неожиданно проскрипел Илья. – Это… это все бред. Я останусь тут. С этими вонючими псами на берегу.
Его напугали собственные слова, и по спине беглеца будто стальным гребнем прошел могильный озноб.
Конечно.
Чушь собачья. Тот псих, перестрелявший конвой и сам схлопотавший пулю в живот, просто бредил.
Кому нужен Илья? Какая, на хрен, лодка в этой глуши?! Кроме вшивых собак и чаек, тут никого нет!!
Здесь все давно умерло. И никто за ним не приедет.
Эта мысль повергла его в пучину бездонного отчаяния.
– Сколько сейчас времени? – прошептал он, вглядываясь в безбрежно-зыбкую поволоку моря. – Уже наверняка девять. Откуда тут лодка, е… вашу мать? Нет тут ничего. Нет. Нет, НЕТ, НЕТ!!!
Он провел пальцами по шершавым камням, холодным и безжизненным, как сама вечность, и оцепенело уставился на лениво плещущиеся волны.
«Этой ночью будет сильный туман», – вспомнил он слова Натальи.
– Откуда ты знаешь, баба Наташа? – спросил он полусонным голосом в вечернюю прохладу. Развернул обрывок полотенца, сунув в рот кусок лепешки. Он был колючим, сухим и жестким, больно царапал небо, но другой пищи не было, а есть, признаться, хотелось очень сильно.
Труднов рассеянно жевал, устало щурясь вперед – не моргнет ли в мглистой пелене огонек? Не раздастся ли шум мотора?
Илье начало казаться, что перстень в кармане брюк неожиданно начал теплеть, пока и вовсе не стал горячим, и он машинально двигал его, не вытаскивая наружу – вверх, вниз, влево, вправо, насколько позволял карман. Все равно чертово кольцо напоминало о себе, и Илья уже на полном серьезе начал подумывать о том, чтобы выбросить его в море, как в густой, как битум, темноте проклюнулся ярко-желтый огонек.
Илья вытер крошки с губ и, приподнявшись, пристально вглядывался в море, гадая, не померещилось ли ему.
Огонек приближался, и вскоре стал слышен ровный шум двигателя.
Он медленно выпрямился.
«Не обманули», – шевельнулась мысль, и сердце учащенно застучало. Еще никогда он не испытывал такого волнения.
Спустя минуту к берегу подплыл небольшой рыбацкий катер с закрытой кабиной.