? Длиннобородые справляют воскресенья, постятся по пятницам… А после битвы копьями прибивают к деревьям дары Водану, – сказал Гундоальд, – И это для них правая вера.
Безбородый и узкоплечий – ниже на голову и тоньше любого из воинов – Гундоальд вместе с сестрой Теоделиндой следуют в Папию1. Лангобарды и бавары заключили союз, и король Аутари пожелал видеть детей баварского герцога гостями в своем дворце.
Агилульф ощутил, как сжимаются губы. Как кровь бросилась к щекам под всклоченной русой бородой. Крепкая ладонь погладила навершие меча.
– Не будь ты гостем, твоя шея лишилась бы бремени, – подумал он, но ответил девушке, – Всем мои предки были ариане. Я различу доброго коня в табуне, острый клинок среди стали и могучего воина во вражеском войске… Но мне не ведома различность церковных лагерей…
Он сопровождал гостей от границы. На ночь отряд встал на отдых в глухой деревушке Модиция2. Утром втроем пошли к озеру.
Водная гладь пряталась в пенистом тумане. Рассвет только что сбросил темноту, но не холод. Мартовский ветер бросался ледяными иглами и сладковато – терпким ароматом мирты. Но Аго ничего не ощущал – хотя накинул только тонкий шерстяной плащ поверх туники – любовался волнистыми каштановыми локонами, что разбивались об округлости плеч и стекали до пояса, пышностью плоти, что с трудом пряталась за плотным шерстяным жакетом с золотыми нитями, румяными от прохлады щеками.
– Он одевает медвежью шкуру на пляску алайсиаг – не унимался бавар, – Куда ему познать истину творца?!
Аго ощутил барабанный гул в висках. Заметил испуг Тео – наслышана о свирепостях берсерков.
Всё – правда…
Началось все пять зим назад. Он вернулся из похода, а мать и сестренка пируют с Хель в царстве мертвых. Без них ночи стали нелегки, а сердце словно обложили камнями.
И тогда… Чаша горького отвара грибов перед битвой. Чувствуешь, как вспенивается кровь. Как на кожу нарастает жесткая, как иглы, медвежья шерсть. Как челюсти сжимаются, чтобы в ожидании схватки рвать щепы из щита. А сеча как кипучий рдяный сон: медлительные римляне, чьи мечи только колышут длинные до плеч волосы, дыхание дочерей Водана холодит бритый затылок, меч гуляет по плечам и грудям. Сверху парят прекрасные девы. Они берут с собой лучших воинов.
Как-то раз крылатый конь Регинлейв – Всадницы бури был совсем близко – он ощутил на щеках ледяной иней, что сочился с гривы. Но она забрала во дворец павших медноголового Юалда, которому гладиус пробил грудину.
До этого дня горевал, что его нет среди эйнхерий на пиру в Вальхалле.
Теперь – желал ее…
Аго почувствовал как после речей Гундоальда, желваки на квадратной челюсти натянули кожу. Как глаза превращаются в щели. Клинок полез из ножен… И тут взгляд поймал ласковое, но стыдливое движение Тео. Ощутил ее нежную и мягкую, как кожа младенца, ладонь на своих пальцах, сжимающих витой черен меча.
И лезвие, испуганной змеей, юркнуло обратно.
С ее пухлых губ тихонечко вспорхнули аромат девичьей свежести, и всего три слова. Но от них, горячая сладость миртового елея растеклась и заполнила пустоты под сердцем.
2
Он не отводил взгляда от белых вершин. Поскольку знал: за скалистыми хребтами, франки точат топоры. Стекались грозные вести – римляне склонили этих лютых топорников сокрушить лангобардское королевство. А ведь минуло только двенадцать зим, как они, ведомые королем Альбоином, вырвали у Константинополя эти хлебородные земли. И столько же прошло, как принял из рук отца меч – верный Жернорез.
– Агилульф, сын Ансвальда, тебя проклянет Тюр, если наши клинки не встретятся, – львиный рык за спиной прикончил раздумья.
Аго пригладил всклоченную бороду. Каленую кожу – на нем льняная туника и кожаные штаны до колен – щекотали порывы ветра. Такого горячего, словно август забыл, что уже пришли первые сентябрьские ночи. Уголки рта поползли в стороны, обнажая желтоватые, но здоровые зубы. Он знал, что сегодня рано или поздно услышит что-то подобное. С крепостной стены еще раз взглянул на горы, на лошадей и коров, пасущихся на мягко-зеленых лугах. Ноздри мощно втянули теплый воздух – ощутил запах ячменя и льна, чьи колосья падали под ножами земледельцев – альдиев. Повернулся и посмотрел вниз – внутрь двора.
– Волчье лезвие3 не прячет меч, – «Если только нет другого пути, сломить врага», – Сундрарит, молись сыну Марии. Может он, наконец, избавит тебя от синяков.
Источник рыка был светло – рыж. Грива на голове, шея и плечи – единая скала. Руки, словно два ствола, вросших в камни. Его овальное, с некоторыми чертами угловатости лицо исказилось веселым оскалом – Сундрарит в очередной раз не сомневался в добром для себя исходе.
– Я лучше призову Донара с его молотом. Ешь тебя тролли!
Но квадратное лицо Аго не омрачилось и тенью страха, а в серых, словно пепел, глазах пробежали искры задора. Однолетки – они соперничали, как им минуло