бусины ожерелья.
Герцог поднял глаза на сына. Аго ощутил их глубину и теплоту, что будила в нем твердость и неустрашимость с четырнадцатой зимы, когда отцовская ладонь сжала его пальцы на рукояти меча.
– Дружба с баварами вышла Аутари боком… Думаю его отравили. Но мы выберем короля…и чтобы ум блистал под короной.
– Отец, каждое копье и меч годятся нам против франков.
Герцог стиснул губы от досады.
– Аго, что случилось с тобой за последние две зимы? Раньше свирепо бросал себя и всех в вихрь булата. А теперь избегаешь обагрить клинок… как было под Удине. Гразульф из Фриуля до сих пор судорожно креститься.
Мурашки тронули кожу – Аго вспомнил тот случай, который потом определил все под Удине… Это был разгар первой зимы после встречи с Тео. Горячий вихрь битвы оставил за спиной груды воинов и римлян на поживу смерти, а студеный ветер метался между землей и стальным небом с зазубринами туч. Левая рука Аго держала горло беспомощного пленника, чья спина вжималась в глубокие морщины ствола дуба. Затем острие копья пересчитало годичные кольца дерева. Копье гнулось под усилиями юноши – римлянина. Хилая грудь издавала протяжные стоны и всхлипы. Он рвал древко из ребер, но остроносый губитель надежно сидел в дереве.
Но его глаза… Сквозь туман неистовства берсерка Аго почувствовал взгляд. На него смотрела Тео. Эти два очага невинности и боли, ударили в самое сердце. Мимолетная искра сострадания бросила вперед руку с клинком, и прекратила мучения пленника. Он тогда стоял и понимал, что не помнит всех прошлых дубов с копьями, но знал, что за его спиной таких много. Вычурные кристаллы воды падали и плавились на распаленном теле. От этого, кровь тех, кого он упокоил клинком, стекала с него и капала на тонкий снег. Так и оброненная Тео капля благости, медленно смывала с души бремя жестокости.
Герцог уже смотрел прямо перед собой, и Аго понял, что отец погрузился в другие мысли.
– Я знаю, что ты думаешь… Христос чист и светел. Страдал за нас…, а мы приняли крещение. Но Тюр, Донар, Фрейр, Водан они всегда были со мной… И будут – без них я, как незваный гость на жизненном пиру.
– Но… наш епископ твердит: всякая власть от бога, – продолжил герцог, – и спасителю понравится, если я вручу ее тебе.
На этот раз Аго встретил взгляд, который не позволял отказа.
– Вечером перед сном зайди к Олларду. Знаю, как ты рад! Но Джерлинда была очень настойчива.
4
Детские пальцы вертели деревянного зубра размером с недельного котенка. Розовые щеки и приоткрытый рот. Оллард растянул рот до ушей и показал мелкие белые зубы.
– Мама, сказала, что ты непременно придешь, и я не спал.
После смерти жены герцог утопил горе в объятиях молодой, что родила три зимы назад. Мальчишка болтался под ногами и досаждал вопросами. Каждый раз в таких случаях Аго испытывал желание прихлопнуть, как муху – жужжала. Но с помощью придумок или подлинных забот избегал проявлений братской любви. Но отказать отцу не мог.
От радости