и муки… под немецким сапогом»625. Латвийские партизаны призывали население республики «отстоять… свою страну от нависшей угрозы полного опустошения»626, которая грозила Латвии в случае ухода населения с германскими оккупантами.
В тылу СССР пропаганда старалась обойти стороной проблему коллаборационизма на оккупированной территории, говоря об отсутствии в стране «пятой колонны», разгром которой ставился в заслугу политике репрессий 1930-х гг., когда страна была очищена «от шпионов, убийц и вредителей, на содействие которых так рассчитывали германские фашисты»627. Было объявлено, что «ни у одного из народов СССР немецко-фашистские разбойники не нашли и не могли найти никакой поддержки»628, а также не смогли «разжечь национальную ненависть между народами СССР, поссорить их между собой, оторвать и противопоставить народы, населяющие нашу страну, великому русскому народу»629. Интересно, что власти упрощали действительность не только в материалах пропаганды, но и во внутренних документах, отмечая, что оккупантам не удалось «привлечь на свою сторону… широкие народные массы», «вызвать сколько-нибудь значительную вражду между советскими народами», а также «создать себе социальную опору ни в городе, ни в деревне». Так, секретарь ЦК КП(б) Латвии по пропаганде А. Пельше докладывал в ЦК ВКП(б) явно не соответствовавшую реалиям информацию, что «Квислингами Латвии является лишь кучка репатриированных еще до войны в Германию полулатышей-полунемцев, не имеющих никакой опоры в народе, поддерживаемых исключительно немецкими штыками»630.
Однако после освобождения части оккупированной территории скрывать факты сотрудничества граждан СССР с оккупантами стало труднее. Л.З. Мехлис на армейском совещании 6 ноября 1942 г. открыто заявил, что за время войны «оказалось много предателей»631. Хотя пропаганда продолжала представлять факты коллаборационизма как «ничтожные исключения»632, в советской прессе появлялась и противоположная, соответствовавшая реалиям информация – например, о создании оккупантами эстонского «самоуправления»633. В ряде материалов пропаганды упоминалась также проблема украинского национализма – однако опосредованно, в виде осуждения «украинско-немецких сепаратистов в Канаде», создавших там «Украинский канадский комитет»634, к членам которого было обращено предупреждение: «Прочь грязные руки от Украины!»635
Одним из характерных показателей воздействия «национально ориентированных» перемен, осуществленных в советской политике в период Великой Отечественной войны, является их оценка противником. Власти Третьего рейха с 1942 г. отмечали усиление «советско-русской пропаганды», в которой звучала «сильная патриотическая и национальная нота», построенная на использовании русского национального фактора636, – в ней использовались «священные национальные чувства, традиции русской истории и ее национальное величие»637. Нацисты выявили, что советская пропаганда «избегает