выберется, как они остальных выручат, кто не туда пошёл?
В общем, есть у них очень маленькая возможность хоть кому-то уцелеть, и правильно они поняли, что она быстро уменьшается. Жаль, Ивану, по всему видать, не суждено увидеть, напрасно ли он жизнь отдаёт, чтоб поляки госпожу его инокиню Марфу (а по-старому Ксению, кою он знал с детства) с её сыном не схватили.
И так хлебнула лиха, насильно постриженная в монахини и сосланная в Сибирь подозрительным Годуновым. И мужа её насильно постригли и сослали, и весь его род. (Она-то, Ксения, из Шестовых, здешних господ, за мужа пострадала, остальных Шестовых Годунов не тронул). Хорошо, объявившийся чудом спасшийся от убийц Годунова царевич Дмитрий всех из ссылки велел вернуть, и то некоторые успели помереть от тягот. Так и тут новая беда: поляки Кремль Московский заняли и два года её с сыном среди прочих бояр при себе удерживали. А муж её в Польше, говорят, был. В плену. И уже не при Дмитрии это было, убили его, а при седмочисленных боярах, один из которых – брат её мужа, Иван Никитич Романов. Говорят, поляков они сами призвали, спасаясь от ещё раз чудом уцелевшего царевича Дмитрия, а то и самозванца по прозванию «Тушинский вор», ну да Бог им судья. Хотя этого призывания поляков Иван не понимал: отряд Лисовского два раза разграбил Кострому, его Домнино тоже от них ничего хорошего не видело. Но под конец осады Кремля ополчением поляки, говорят, ели трупы, и боярам, что при них в Кремле были, вряд ли хорошо пришлось.
Самое время отдохнуть в своей вотчине, так и тут поляки. Откуда только взялись? Хорошо, госпожа с сыном уехали как раз в монастырь…
И ведь не те это поляки, какие-то новые. Тех, по слухам, казаки Трубецкого после сдачи в плен порубили, хотя и сдавались те под условием сохранения жизни. А если кого не порубили, тех разослали по разным городам. Так откуда бы им взяться – охотиться за выскользнувшей из их рук добычей?..
Не только про наступающие сумерки, про волков поляки тоже правильно сообразили. Видать, у них в Польше они тоже лютуют. Волки – звери умные и безжалостные. На непривязанного они бы сразу на горло кидались. Впрочем, это только в конце зимы, оголодавши, сейчас бы вообще побоялись. А от привязанного будут куски мяса вырывать. Не чтобы помучить, это им без разницы, они всё-таки не люди. А, наверное, вкуснее так.
Ха, гляди-ка, один поляк отстал от отряда и из кустов на краю полянки сбоку следит. Да это чуть ли не их главный! Хочет, значит, своими глазами увидеть, как волки накинутся, на кровь врага своего полюбоваться, крики его своими ушами послушать. А и пускай хочет! Его и Ивану краем глаза видать (голову поворачивать он не стал, пускай поляк думает, что он его не видит, на всякий случай). Волки тем более боятся на полянку выходить.
На поляка они, жаль, не бросятся. Это уж слишком хорошо было бы. Но могут решить, что это на них ловушка такая, и вообще уйдут. Тогда поляку придётся Ивана скорей убить и бежать за своими.
А если не уйдут волки, то пока он сообразит, что сам же им мешает, глядишь, остальных уже не найдёт в сумерках.
А если