выздоровела до конца, а тут мне стало трудно дышать, я беспрерывно сморкаюсь, глаза все проело простудными слезами. А в комнате, мало того, что закупорены все щёлочки, ещё и топится большой масляный радиатор в форме батареи (у него температура нагрева корпуса шестьдесят градусов!), на котором жарятся толстые белые носки, самая любимая одежда нашей Светы. Дышать становилось невозможно…
–Светочка, так мало тепла, его бы ещё перевернуть, чтобы тепла больше стало!
–Да что вы, что вы, так нельзя! – всерьёз пугается Света. – Масло вытечет, пожар будет!
–Масло, хе-хе, вытечет! А в Библии говорится только о нас, о «свидетелях»! Ну где, где в Библии баптисты, где пятидесятники5, где эти православные с их богами, – Николаем, Марией, Радужным? Идолы! А что он, идол? Висит, как икона на гвоздике, и никакого толку от неё нет!
И тут меня сотряс такой приступ кашля, что все испугались.
–Ванная направо, – испуганно говорит Света.– Может быть, тебе воды дать?
Я влетаю в ванную, защёлкиваю дверь, и тут же падаю на колени и крещусь. Мне до того плохо и страшно, что кажется, ещё минута, и я умру. Я долго остужаю водой просоленное лицо.
–Аллочка, у тебя температуры нет?– встревожено спрашивает Проповедница, и на этот раз она искренна.
Но меня всё равно заставляют читать вслух, а солёные слёзы разъедают глаза, мешают мне. Я даже голову над «учебниками» не могу наклонить, – сразу становится нечем дышать. Такова моя плата за молчаливое участие в кощунстве.
–Светочка, возьми молитву. И дай Иегова каждому здоровья для изучения Библии.
***
Я пришла домой, открыла Библию на книге пророка Иезекииля:
«И было ко мне слово Господне:
Сын человеческий! Были две женщины, дочери одной матери, и блудили они в Египте, блудили в своей молодости. Имена им: большой – Огола, а сестре её – Оголива. И были они Моими, и рождали сынов и дочерей; и именовалась Огола Самарией, а Оголива – Иерусалимом. И стала Огола блудить от Меня и пристрастилась к своим любовникам, к Ассирянам, соседям своим. И расточала блудодеяния свои. Сестра же её, Оголива, видела это и ещё развращённее была в любви своей, и блуждение её превзошло блуждение сестры её. И Я видел, что она осквернила себя и что у обеих их одна дорога».
Вот так Проповедница, Раиса Петровна Любезная, тётя Рай, раз и навсегда стала для меня Оголой. Я пробовала называть Оголивой Свету, но не прижилось. Хотя получается, что Оголива – это я.
И тут мой отчим вернулся с работы раньше, сильно пьяный. В таком состоянии он всегда жестоко задирал меня. Но я успела выскочить из дома, а то он обычно закрывал собою дверь, кричал:
–У меня – приказ!
Нет, он не был военным, офицером, обычным рядовым. Отчиму было чем хуже, тем лучше. Он страшно гордился, что ничего не добился в жизни, и уже два года работал грузчиком на мусоровозе. Ему почему-то нравилась такая странная ролевая игра: его жена – старший по званию, он – рядовой, а я – «дух». Хотя он служил в Германии в 1965 – 1967 годах, и никакой дедовщины тогда ещё не было!