Вы объясните своим людям, кто главный?
– Да, да.
– И дадите инструкции четко следовать моим приказам, какими бы странными или абсурдными они ни были?
Морган нервно облизнул губы и посмотрел на Уортропа. Доктор кивнул. Казалось, констебля это не успокоило.
– Чувствую себя Фаустом, но да, я согласен. Я отдам такой приказ.
– Вот он – образованный человек! Я знал это! Когда все будет позади, Бобби, я хотел бы провести с вами тихий уютный вечер с бокалом бренди, беседуя о Гёте и Шекспире. Скажите, а Ницше вы не читали?
– Нет, не читал.
– О, вам-то уж точно стоит его почитать. Он – гений. И – кстати, не случайно – мой хороший друг. Правда, он позаимствовал у меня пару мыслей – уж не буду говорить, что украл, но на то он и гений.
– Никогда о нем не слышал.
– Я дам вам почитать. Вы ведь читаете по-немецки?
– Да к чему все это? Уортроп, что за человека вы пригласили?
– Он уже сказал вам, – жестко напомнил Кернс.
В одно мгновение веселое выражение стерлось с его лица. Искорки в серых глазах потухли, а сами глаза стали черными – черными и пустыми, как у акулы. Лицо, такое живое и подвижное секунду назад, стало вдруг непроницаемо, как и глаза. Оно застыло неподвижной маской – хотя, скорее всего, как раз маска-то и спала, обнажив истинное лицо этого человека. Обнажившийся человек был безлик: ни веселый, ни строгий. Его ничто не трогало, он не испытывал ни угрызений совести, ни раскаяния – как хищники, на которых он охотился. На долю секунды Джон Кернс позволил своей маске соскользнуть. Я увидел истинное лицо этого человека – и холод прошел у меня по позвоночнику…
– Я не хотел вас обидеть, – быстро пробормотал Морган, потому что и он, должно быть, увидел нечто античеловеческое в глазах Кернса. – Я просто не хочу доверять свою жизнь и жизнь своих подчиненных сумасшедшему.
– Уверяю вас, констебль Морган, я вполне в своем уме, если я правильно понимаю значение этого слова. Возможно, я самый нормальный человек в этой комнате, потому что я единственный не питаюсь иллюзиями. В отличие от большинства людей, я освободил себя от груза притворства и лжи. Как и те, на кого мы сейчас охотимся, я не налагаю на себя ненужных запретов, не стараюсь увидеть то, чего нет, и не воспринимаю человека – себя или вас – как нечто большее, чем есть на самом деле. В этом суть красоты Антропофагов, Морган, первобытная чистота их существования, и это меня восхищает в них.
– Восхищает?! И после этого вы еще говорите, что вы не сумасшедший?!
– Мы многому можем научиться у Антропофагов. Я настолько же их ученик, насколько и их враг.
– Может, закончим? – обратился Морган к Уортропу. – Или нам необходимо и дальше слушать эту чепуху?
– Роберт прав, уже очень поздно, – сказал монстролог. – Или ты хочешь сказать что-то еще, Джон?
– Разумеется, но это может подождать.
В дверях Морган обернулся к Уортропу:
– Я чуть не забыл… Малакки…
– Уилл Генри, – позвал Доктор, но Морган передумал:
– Нет,