с Ленкой, которую забрала машина с декоративной телефонной трубкой на крыше. Стало грустно и одиноко.
«Лучше бы я на даче остался, – решил Женька, шагая по улице, залитой ночными огнями. – Пообщались бы с папой по-мужски, наливочки бы выпили. У отца что-нибудь и покрепче нашлось бы. А потом спать на балконе, и море звезд, и все такие яркие, такие близкие. Теперь сиди один в четырех стенах, как граф Монте-Кристо».
Чтобы скрасить себе вечер, Женька завернул в супермаркет, пересчитал украдкой оставшиеся деньги и набрал разноцветных бутылочек со слабоалкогольными напитками: желтая, голубая, зеленая, красная, почти белая. К ним прибавил пару пакетиков с орешками, две дешевые сигарки с пластмассовыми мундштуками и картонку кефира на утро. На этом финансовые накопления были исчерпаны, но было уже все равно. Раз уж предстоит одиночество, то нужно постараться сделать его максимально приятным.
Последующие два часа Женька последовательно вредил своему организму алкоголем, никотином и пережаренным, пересоленным арахисом. Чтобы усугубить степень своего падения, он включил не компьютер, а телик и отыскал какой-то низкопробный сериал про бравых ментов-полицаев, которые, не щадя живота своего, сражались с бандитами, но никак не могли досражаться до того, чтобы искоренить бандитизм подчистую. Это было тем более странно, что закон и сила были на стороне полицаев, связанных круговой порукой, способных закатать любого в тюрягу, подбросить подозреваемому наркоту.
Как выходило так, что бандиты постоянно брали верх? А потому что шла игра в поддавки. Собирая с преступников дань, полицейские уж точно не были заинтересованы в их уничтожении. Они бегали, стреляли, строили умные физиономии, но все оставалось по-прежнему. К обоюдному удовольствию противоборствующих сторон.
Примерно на середине неизвестно какой серии Женька отрубился прямо перед мерцающим экраном, даже не выключив звук. Проснулся ровно в час ночи, как будто в грудь толкнули, оставив слева неприятное тяжелое чувство. Женька тупо уставился на диктора местной телекомпании, уныло бубнящего никому не интересную сводку новостей. Пахло прогорклым сигарным дымом, в неверном свете экрана поблескивали бутылки. Женька взял одну, допил последние два глотка.
Он вспомнил, что ему приснилось. Во сне его разбудила мать. Она растормошила Женьку, крича ему в лицо: «Проснись, посмотри! Проснись, посмотри! Женя, Женя!» Она была насмерть перепугана и, кажется, плакала. Отец стоял за ее спиной, почти неразличимый во мраке. Он молчал, но явно тоже хотел, чтобы сын проснулся и увидел.
Что?
Холодея, Женька уставился в телевизор.
– А теперь немного криминальной хроники, – сказал ведущий, показывая лицом, что говорить об этом не хочется, но придется.
Дальнейшего Женька не слышал. Он как бы лишился всех органов чувств, кроме зрения. Сидел и смотрел.
Показывали их дачу. Он узнал ее, несмотря на призрачное голубоватое освещение и множество посторонних людей. Возле крыльца лежали два продолговатых предмета в черных блестящих мешках. Оживленная девушка указывала на них и что-то