он в пяти минутах ходьбы от дома.
Возвращаюсь домой где-то через пятнадцать минут. С пачкой сигарет Clyde's Heaven в виде гроба и, конечно, с новым ковриком в руках. Красным – серого в наличии не было.
Сэнди уже дома. Загнала бедного Гейси в угол дивана и грозит ему пальцем. Сэнди поворачивается, видит меня, улыбается. Я говорю:
– Серого в наличии не было. Взял красный, под стать твоему прозвищу… И это, оставь котейку в покое, я уже метнул в него телефон. И попал.
Сэнди чешет Гейси за ухом. Тем же пальцем, которым грозила использовать его вместо коврика. Сэнди подходит ко мне, целует в губы.
– Знала бы, что ты курил – поцеловала бы лучше Гейси.
Я кладу коврик возле входной двери, с содроганием вспоминаю чьи-то разбросанные извилины, закрываю дверь и поворачиваюсь к Сэнди.
– Ты ел? – спрашивает она.
– Нет… Гейси задрал ковер, а я еще, как назло, уронил на ковер свой бургер. Но есть я уже не буду.
И правда, есть я не хочу. До меня только сейчас дошел ужас всей этой истории с мозгами. Я пытаюсь улыбнуться Сэнди, но чувствую, что у меня не получается.
– Что-то случилось? – спрашивает Сэнди весело – она старалась не унывать даже тогда, когда это было необходимо.
– Ничего. – Я решаю, что Сэнди ничего не должна об этом знать. Может, кто-то ошибся ковриком, глупо думаю я.
– Опять Папочка?
– Нет, к счастью… Хотя, может и к сожалению… В общем, Сэнди, Пауэрс нарвался на какого-то искусствоведа.
Синие глаза моей Сэнди расширяются от… понимания?
– Пизанелло? – спрашивает она.
Я удивленно киваю головой.
– Я не хотела тебе говорить, но вчера утром мне звонил какой-то хам. Сказал, что Пизанелло – бездарь, и что только дважды бездари придет в голову его копировать. Он положил трубку раньше, чем я успела спросить про то, как он узнал мой номер. Хм, потом я решила что это шутка моего мистера Ревности, посмеялась и продолжила рисовать. – Сэнди пристально на меня смотрит.
– Нет, это не шутка.
Она молчит, а потом спрашивает – с озарением:
– Вдруг это Пауэрс?
– Мог быть и он, если бы у него было чувство юмора, хотя бы такое паршивое, как это.
– Ну да, ага… Но спроси его, все-таки – вдруг он что-нибудь знает.
– Конечно спрошу. – Я смотрю на настенные часы. Два часа дня. – Вечером спрошу, часов в шесть. Может ему так же, как и нам, звонили, и он так же, как и мы, решил ничего не говорить?
– Возможно, – задумывается Сэнди.
И тут же улыбается. За это я люблю ее сильнее, даже сильнее, чем за художественный талант. За ее внезапный оптимизм.
– До вечера лучше не думай об этом, мистер Ревность.
– Ну, милая, это прозвище уже не актуально. – Я злюсь понарошку.
– Конечно, твое прозвище не такое звучное, как мое. – Сэнди взмахивает волосами в воздухе. Левая половина волос покрашена в рыжий, а правая – в серый цвет. Я настолько привыкаю к переменчивому безумию в прическах Сэнди, что всегда забываю, что она – натуральная блондинка.
– Пойдем