рукой и шепнула:
– Ты хорошая девочка. Красавица, умница. Папа тебя любил больше, чем меня.
– Неправда, он тебя любил больше жизни!
– Обещай никогда не уходить в город.
– Я могла бы найти отца.
– Нет! Жди. Если не сообщили о смерти, значит вернется.
Как долго мы его ждали!
Десять лет!
И вот, наконец, первая весточка о нем.
* * *
Без трех минут полдень. Я на месте обещанной встречи.
Здесь, как всегда в будний день, мало прохожих.
Практически никого. Пустота.
Казни состоялись в прошлую пятницу. Страдальцы на крестах уже отмучались и окоченели. Тела высохли под солнцем, не успев разложиться.
К ним не разрешают прикасаться, пока ветер сам не скинет иссохшие члены с крестов.
Останки отступников лишены права на захоронение по обряду. Они прокляты и преданы общественному поруганию.
Каждый прохожий обязан выразить презрение трупу, швырнув в него камень.
Стражи бдительно следят за тем, кто не наклонится за булыжником.
Таких упрямцев, как правило, вскоре находят здесь же на свежих кольях, и родичи, пришедшие проститься, обязаны плюнуть на униженное страданием тело.
Раздался шум, мальчишеский смех.
Компания пацанов с затычками в ушах пронеслись на скейтбордах.
Они с пронзительным гиканьем принялись выписывать восьмерки и круги между постаментами с распятьями, заглядывая в мертвые лица.
– Гляди! Гляди! – закричал пацан в полосатой бандане, показывая пальцем на свежий труп, насаженный на кол. – Это наша соседка.
Чугунная арматура проползла вдоль позвоночника совсем юной муззии, прорвав кожу над лопаткой. Голова свесилась на грудь, ветер лениво покачивал обвисшие пряди, засохшие, как кисти маляра, окунутые в бурую краску.
– Ее казнили шесть дней назад. Знатное было зрелище! Весь район пришел на это посмотреть.
– Вот, зараза!
Парень нагнулся поднять булыжник.
– Сдохла! – юнец кинул в голову трупа камень. – Так и надо! Жаль, что быстро умерла. Если бы я мог, оживил бы и снова казнил. А потом еще раз! И еще!
– Я бы тоже так сделал, – поддакнул малыш.
– А в чем ее прегрешение? – рядом, притормозил еще один мальчик.
– Эта шлюха убежала от мужа с астрономом, вон с тем, – парень показал на тело, насаженное на кол с другой стороны площади.
– Будь проклят, вор! – в сторону мученика полетел увесистый булыжник. Но мученик, хотя еще был жив, даже не шевельнулся.
– Он еще дышит.
– Это хорошо, пусть дольше помучается.
– А зачем им надо дольше мучиться?
– Это надо нам, а не им.
– Эх, жаль, что блудница умерла раньше вора! Видел бы ты, как они тянули друг к другу руки и вопили: «Прости меня!», «Нет, ты прости!», «Любимая!», «Любимый!» Жаль что с них кожу не сняли.
– Кожу? Ишь, чего захотел! Кожу снимают не за секс, а за политику.
– «Измена мужу – и есть политика», – так сказал вещатель.
Старший