бескровным лицом, но пульсирующими ушами проникновенно увещевал какого-то снулого финансиста от сохи с невнятным цветом кожи и злыми острыми ушами, прикуривавшего сигарету со стороны фильтра: «Жизнь не есть перцепция чего-то вечного… жизнь есть восприятие тленного, ибо тлен, как меньшее в большем, как преюдиция26 и монада вечного… о!.. ве-чно-го… о-го-го… между прочим… Не согласен? Зря. Ну, ничего. В споре рождается, типа, истина». Правовой цербер поднял палец, опустив его в тарталетку с устрицей, брезгливо выдернул, не договорил, вспомнил, что находится не за кафедрой, с горечью глянул на приятеля, смахивавшего после выпитого на финансовую гидру со множеством голов, которым можно было дать имена: «ЗАО», «Цессия», «Холдинг» и «Оффшор», расслабился и вдруг потек по столу.
Появившийся официант с подносом в руке склонился над юристом, легонько похлопал по плечу и попросил:
– Поднимите голову, пожалуйста, я вам рыбный салатик принес… Вы заказывали… и сыр с тмином… А вот «Цезарь» закончился… Извините…
– «Рыба?»… Салатики?! – резко отпрянув, рявкнул правовед, вложив в первое слово специфический смысл27. – Какие, к черту, салатики?! Са-ла-ти-ки! Я вам покажу салатики! Всё Здание на салатики порезали… на брокколи и холопень28… Нет, это ж надо, кругом сплошные холопы! Холопы и халдеи! Цезаря на вас нет! Беспардонщина!.. Са-ла-ти-ки!.. – вдруг сбился, ошалело прошелся плошками глаз по «Граммофону», тихо и жалко прогундосил: «Пиво и сыр… Сыр и пиво… кстати, о пиве… хмель и тмин… хмель и хмель… О! Mix! Водка и пиво!.. Пиво и водка!.. а то салатики, понимаешь… «Цезарь» закончился? Да как он закончиться может?.. И вот это всё, вот это… – пьяным, не располагающим к беседе жестом указал он на пустые бутылки «Absolut’а», стоящие на столе, – это всё, абсолютно всё – сивуха. Вы меня поняли? Си-ву-ха.
– Абсолютно с вами согласен, – кивнул официант. – Сивуха.
– Сивуха?!!
– Но, попрошу заметить, какая! – Подняв кривой перст, провозгласил тот. – Абсолютнейшая!
– Совершенно?
– Совершенно.
– А, ну тогда… Еще по стопке, – и тут правовед, окончательно показав всю свою юридическую сучность, бесповоротно упал на скрещенные руки.
Официант потеснил бутылки с тарелками, поставил закуску и удалился. Под напомаженными волосами билась резвая мысль о том, сколько можно будет накинуть «рыбьих яиц» на салат из искромсанного хека и приписать нулей в счете.
– То-то и оно. Субъект существует не в физическом, а в социальном смысле. – Флёр снова услышал голос Амадея, который на время затерялся в пивной пене и сыре с тмином. – Он обязан принадлежать какому-нибудь отделу. Если он не признаёт законов Здания и утверждает, что, мол, не Здание следует ставить во главу угла, а его самого, то, извините, пусть он тогда отдает все имеющиеся у него в наличии документы, скидывает портки,