со Штейнгаузом. Я еще немного постоял у монумента и мне казалось, что величественная русская царица иронически смотрит на двух юношей, мечтающих о том времени, когда монументы будут ставиться не тиранам, а Вольтеру и Руссо, Радищеву и Шекспиру.
Очень хорошо помню нашу встречу в 1917 году после митинга в гимназии на Чечеловке, проходившего вскоре после Февральской революции. Моя речь на этом митинге явилась причиной драки между двумя группами молодежи, в связи с чем я покинул гимназию в довольно возбужденном состоянии. На Пушкинской улице встретил Штейнгауза, поведал ему о случившемся и о своих сомнениях. В тот вечер мы проговорили очень долго. Штейнгауз спокойно и всесторонне проанализировал ситуацию, сложившуюся после Февральской революции, и затем перешел к возможному развитию событий. Я впервые услышал, что идея пролетарской диктатуры выдвинута не Марксом, а известным французским революционером Огюстом Бланки, большим почитателем Гракха Бабефа, социалиста-утописта. Бабеф возглавлял тайную революционную группу во времена Великой французской революции и был казнен в 1797 году. Огюст Бланки – участник революций 1830 и 1848 годов, избранный в 1871 году заочно членом Парижской коммуны, развивая мысли Гракха Бабефа, обосновал идею организации группы профессиональных революционеров, которая сможет вооруженным путем осуществить политический переворот и прийти к власти в любой стране независимо от складывающихся социально-политических условий. Он же первый высказал мысль о необходимости пролетарской диктатуры как переходного периода от капитализма к социализму. Вероятно, не зря Ленин говорил о Бланки, что он «несомненный революционер и горячий сторонник социализма». Штейнгауз не случайно ссылался на Огюста Бланки, он считал, что в России после Февральской революции сложилась такая же ситуация, как во Франции в 1848 году. Конечно, проводить аналогию между революцией 1848 года и Февральской революцией в 1917 году можно только условно, так как и цели, и движущие силы там и здесь были разные. Но сама мысль, что во всех революциях господствующие классы либо политические группы хотят использовать народ в качестве материальной силы для достижения своих корыстных целей, безусловно, заслуживает внимания.
От Штейнгауза я впервые узнал, что меньшевик Мартов и социал-патриот Плеханов считают Ленина не марксистом, а бланкистом. Саму идею пролетарской диктатуры они считали не марксистской, а бланкистской. Штейнгауз поразил меня. Он был всего на год старше, но уже серьезно проработал массу научной литературы, выработал свою систему анализа прочитанного и происходящего, видел взаимосвязь событий, на первый взгляд не имеющих ничего общего. Я впервые ощутил различие между оценкой эмоциональной и научной.
С началом Гражданской войны наши встречи на какое-то время прекратились, я ушел в Красную армию. После занятия Екатеринослава Добровольческой армией