морозный пар для охлаждения.
Созрела в этом парнике первая песня.
Заворожённо глядя на венчальную свечу, тетя Мария исторгла сипловатым горлом:
Во тереме ясна свеченька горит
Воску ярого.
Утаивает.
У Геласия матушка выспрашивает:
«Где ты был-побыл?»
«Был у тёщеньки, у ласковыя».
«Чем тя тёщенька дарила-отдаривала?»
«Дарила меня тёщенька своим чадом милыим,
Свет Степанидой Михайловной…»
Потом тёте Марии кроме свежего воздуха ещё и свобода потребовалась.
Гору верхней одежды перекидала баба с полу на печь и пошла выбивать лаптями подпорожную:
Раздайся, народ, расшатися, народ!
Дивна красота идёт. Её девица несёт.
На своих на резвых ножках,
На сафьяновых сапожках!
Пока тётя Мария во весь размах выказывала новгородскую натуру, новоявленная угорская свекровка Енька-Енех молча столбиком вокруг неё топталась с прижатыми ручками.
Дождалась очереди и запела с носовым призвуком:
Бан ердё жарва-арани саганз.
Гонта кабаль ин:
«Ал! Гилкос! Тузель!..
…Эгеж вэндег таж,
Паранч танколоз!»[81]
От звуков родного языка воспрянула языческая половина свадьбы. Выскочили плясать безбородые со своими фележками (женщинами). Брюхо вперёд, а к хребту будто колья привязаны. Руки угорцев болтались плетьми.
Вся пляска – в ногах. В сотрясении земли.
Прискочат да пуще прежнего задробят.
Понемногу дикость обуяла собравшихся.
Кричали, лезли в драку, валились под столы.
Брат Иван по старшинству и по древним порядкам возжелал поиметь невесту прежде младшего. Пытался сорвать с неё одежды. А когда Геласий укрыл Стешу за перегородкой, ломился в дверь.
Орал похабы.
Прежде чем его вытолкали вон из избы, успел-таки кинуть в сторону молодых драный лапоть.
Это уже по-старинному обычаю он им счастья желал.
Хозяйка порожнюю тарель об пол хрясь! Сигнал всем понятный. Свадьбе конец.
Званые с пиру отправились домой, кто хоть и неверным ходом, да своим. Кто ползком. А кто на загорбке соседа или у жены подмышкой.
Весь день был ясным, солнечным, а тут на ночь снегом посыпало сверху.
– Значит, быть богатыми молодым, – толковали бабы.
…За реку на гору ползли к своим избам брат Ананий и дядя Габор.
Батогом гнали впереди буйного Ивана.
В Сулгар брели дьякон Пекка и его брат, нищий Фекел. Теперь у него уже не хватало сил, чтобы щипать старую девку Водлу.
Заодно с ними до Кремлихи шатался от сугроба до сугроба сын мытника Андрея Колыбы – Степан с женой Калистой для подмоги.
Старосту Ошурка с серьгой в ухе волокли с обеих сторон сыновья.
Литвин Питолинский с женой Илкой шли в обнимку и вскрикивали.
Короче всех дорога оказалась у дьякона Петра.
Геласий с матерью в своей избе затолкали батюшку, словно куль, на полати.
И