что это он садится на кустики сирени, но ведь они еще маленькие.
Я почему-то вспомнила, как однажды у Булановых Нина спросила Ташу:
– Что ты больше всего любишь делать?
Таша не задумываясь ответила:
– Кататься верхом.
– Я тоже, – запрыгала Нина.
– И я, – присоединился Витя. – А ты, Маня?
– Конечно, читать. А ты, Леля?
– А я люблю лежать на кушетке, есть грушу и слушать соловья.
– Какая поэзия! – засмеялась Софья Брониславовна.
– Это не поэзия, а изнеженность, – сказала мама.
«Действительно, я какая-то изнеженная и хилая», – подумала я с грустью.
Когда мы поставили свои скромные букетики в вазочки, Таша прошла в детскую, я пошла за ней и увидела, что она встала около маминого портрета, висящего на стенке над ее кроватью.
– Я уже соскучилась без мамочки, – сказала она.
– Ничего, она скоро приедет, и увидишь, все будет хорошо. А почему у тебя мамин портрет такой грязный? – спросила я.
Таша засмеялась.
– А это потому, что когда я была маленькая, кормила его обедом в дни маминого отъезда. А спать я его и сейчас кладу с собой. Я тебе не читала стихотворение, которое написала?
– Нет, покажи.
Таша достала из ящика стола листочек и прочла. <…> Мне очень понравилось Ташино стихотворение.
– Ну ты молодец, в семь лет так писать. Ты прямо у нас дочка-семилетка.
У няни была книжка афанасьевских сказок, не помню, в чьей обработке, с иллюстрациями. Любимая наша сказка была про мудрую дочку-семилетку. <…>
Добраться до Ледницкого маме удалось. Она уезжала часто и приезжала то расстроенная, то обнадеженная. И наконец последнее, окончательное решение было уплатить четыре тысячи. Почему четыре, чем руководствовались, мне неясно и спросить теперь некого. Разрешение на продажу леса было дано. Мама продала 200 десятин земли, осталось 100 с усадьбой вместе.
На случайно оставшиеся деньги мама решила купить рабочую лошадь. Подобрала с помощью Гудкова и Якова небольшую гнедую лошадку и, возвращаясь уже домой, повстречалась с крестьянином, который вел на живодерню старого коня. Увидев привязанную сзади к тарантасу лошадь, крестьянин сказал маме:
– Купи, барыня, и моего Фоньку, смерть как жалко его на живодерню вести, служил он мне долго, да вот стар стал, пахать не может, надо нового коня покупать, а двоих не прокормить.
Мама посмотрела на коня. Маленький, светло-желтый, с белой гривой, а глаза большие и очень грустные, видно, чувствовал Фонька, куда его ведут. «Купить для Таши, верхом кататься, – подумала мама, – авось немного поживет, и от живодерни спасу».
Но, хоть и мало спросил крестьянин, денег у мамы уже не хватало, заняла у Гудкова, благо рядом в тарантасе сидел.
Как же Таша радовалась этому подарку! Как она целовала своего Фоньку! А на другой день вскочила рано утром, побежала к маме в спальню, разбудила ее и спрашивает:
– Мамочка, милая, правда, у меня Фонька