Ему точно нравилось все, что теперь происходит по его вине. Люди пришли в движение не только от того, что перед ними появился сам Сталин, а потому, что именно он коротким своим вмешательством в чужую жизнь, производимым, в том числе, и простым его появлением, способен разбудить в них взаимное соперничество, даже ненависть. Он знал, что всегда может погасить любую бурю, но и всегда может позволить ей разыграться до самых трагических последствий. В этом была его особенная сила, близкая к тому, на что способно лишь божество. Павел же, маленький, зависимый человек, хоть и большого роста и богатырского сложения, был всего лишь инструментом в этой изощренной режиссерской игре единственного в своем роде небожителя.
Вдруг тот высокий мужчина, что отнял у Павла винтовку, сделал короткий шаг за дверь и тут же вынес оттуда одним движением трехлинейку с поблескивающим от света из окна приемной штыком. Он как можно скорее сунул ее прямо в руки к Павлу.
Сталин увидел это хитрыми своими, смеющимися теперь глазами и, подавив усмешку, вновь уставился на Павла:
– Никому не отдавайте личного оружия, товарищ часовой. Никогда! Даже самому товарищу Сталину. Врагов еще очень много! Революция должна уметь защищать себя. И своих маршалов тоже… Пока они этого достойны.
– Слушаюсь, товарищ Сталин! – Павел подбросил вверх подбородок и резко приставил винтовку прикладом к сапогу.
– А ты, Семен Михайлович, прекрати истерику! – Сталин уже строже перевел взгляд на Буденного, – а то я свой подарок обратно увезу.
Он, не оборачиваясь, протянул руку назад и тут же кто-то очень расторопный вложил в нее золоченую шашку в слепящих россыпью разноцветных камней ножнах, с желтыми, тяжелыми кистями на изящно изогнутой ручке, увитой искусной чеканкой.
– Вот, Семен, возьми из моих рук свое новое оружие! – Сталин одной рукой протянул Буденному шашку, – Коня не дарю, а шашку прошу принять. По кавказским обычаям, если кунак доверяет своему кунаку кинжал, то он считает его братом. И тот должен быть готов за него в огонь и в воду. А я тебе даже шашку дарю! Ты готов за меня в огонь и в воду?
Буденный с отопорщенными усищами, в распахнувшемся кителе, все еще возбужденный, тяжело дышащий, вдруг рухнул на одно колено и обеими руками, сильными, умелыми, приспособленными к оружию, бережно, даже нежно, принял шашку. На глазах вскипели слезы, несомненно непритворные, потому что и тот, кто вручал подарок, и сам подарок были овеяны особой святостью для него. В таком искреннем порыве ни у кого не могло остаться ни малейших сомнений. Он привычным, сильным рывком оголил на четверть белое, сияющее лезвие и со страстью приложился к нему своими влажными, полными, красными, точно от просохшей крови, губами.
Сталин поощрительно рассмеялся, потом искоса, внимательно вновь взглянул на Павла, говоря тем самым, что вот так истинные воины ценят оружие и руку, даровавшую его, и, переступив через откляченную в сторону ногу маршала, не успевшего еще подняться с колена, неторопливо вошел в приемную, где все уже заранее замерли в самых почтительных