align="center">
Глава 3
Егорыч находился в первом эшелоне, потому что он как раз и был тем самым «агентством», а точнее, одним из них. В руках держал диктофон «Соня», блокнот и ручку. Дело одновременно простое и сложное. Надо успеть все записать, не упустив ни слова, а потом быстро свести в небольшой текст, добежать до телефона и надиктовать московской машинистке. Опоздаешь или перепутаешь что-нибудь – никуда больше не пошлют.
Егорыч волновался, краснел и потел. Он то и делозатравленно поглядывал на дверь в ожидании появления президентов с супругами. Телевизионщики мешали, толкаясь и просовывая вперед микрофоны на длинных «удочках»-штангах. Кое-кто выходил вперед с белым листочком, замирал перед камерой и командовал оператору: «Проверь баланс». Потом громко считал, а оператор вслушивался в звук, сверяясь с приборами на камере. Включили свет, яркий, желтый. Телевизионщики вновь засуетились, в последний раз проверяя камеры.
Егорыч злился, нервничал. Он страдальчески поглядывал на офицеров французской и русской охраны, кивая им на наглых коллег, и с возмущением вздыхал. Время от времени кто-то из штатских подходил к журналистам и бесцеремонно вталкивал их обратно в первый ряд, если те заступали за невидимую черту безопасности.
Наконец, суета улеглась, и в тягостной тишине послышался голос в радиостанции одного из офицеров русской службы: «Первый идет к вам. Внимание! Работаем по основному контуру!»
Все штатские разом шагнули к журналистам и встали к ним кто лицом, а кто и спиной. Двери распахнулись, и на площадку вышли несколько мужчин в черных костюмах. Они ощупали тяжелыми взглядами присутствующих и встали по периметру помещения. Вошли президенты и их жены. Горбачев широко улыбался, поднимая над головой правую руку. Раиса Максимовна была строга и собранна.
Камеры заработали, микрофоны вздрогнули в воздухе, толпа репортеров разом выдохнула и навалилась на спины и грудь охраны. Егорыча прижали к одной из спин так плотно, что щека расплющилась. Очки, напяленные по случаю важности события, сползли набок. Он закряхтел и стал выбираться ближе к интересующему объекту и в эту минуту оказался подмышкой у офицера охраны. Голова Егорыча мгновенно была надежно зажата натренированными железными мышцами молодца. Егорыч зашептал в отчаянии:
– Отпусти, я свой, свой!
Но «своих» здесь не было ни по каким расчетам. Поэтому Егорыч, страдая от тесноты и крайнего неудобства, писал все, что удалось услышать, раскручивая в блокноте каракули так лихо, что даже сам стал сомневаться, сможет ли когда-нибудь превратить их в слова. Диктофон к тому же предательски щелкнул и остановился.
Саша Власин заметил страдания старого приятеля, что-то шепнул охраннику, и тот, покосившись на голову Егорыча у себя подмышкой, нехотя расслабил мышцы. Егорыч выскользнул и нырнул под штатив ближайшей камеры. Камера пошатнулась и стала заваливаться набок. Ее успели подхватить чьи-то руки. Еще чьи-то руки ухватили Егорыча за штаны и потащили назад. Он отчаянно сопротивлялся и кричал что-то вроде:
– Не мешайте