в своем паху и сказала, что ей тоже нравится, когда ее там трогают. Аллан ласково погладил ее там, но затем остановился. Он чувствовал себя виноватым.
– Ты собираешься выходить замуж за Капу? – спросил он.
– Я же сказала, он мой приятель, а не любимый. Он все еще хочет, чтобы мы поженились, но я не хочу.
– А он ведет себя так, как будто вы любите друг друга, – сказал Аллан. – Он попросил меня позаботиться о тебе.
– Да. Он умный. Он видел, как я смотрела на тебя[111].
Пока Герда флиртовала с мужчинами, к западу от Мадрида более ста тысяч испанцев истребляли друг друга в битве при Брунете. Герда приехала в этот городок 12 июля, когда снайперы мятежников находились так близко, что могли по своему желанию выбирать жертв среди солдат-республиканцев. Несколько часов она снимала удачные атаки республиканцев на последние опорные пункты повстанцев. На одной из этих фотографий был изображен солдат-республиканец, рисующий на побеленной стене серп и молот рядом с перечеркнутым фашистским лозунгом «Arriba España!» («Вставай, Испания!»).
Несколькими днями позже Герда снова оказалась на линии фронта – на этот раз вместе корреспондентом лондонского Daily Worker Клодом Коберном, циничным человеком с мертвенно-бледным лицом. Позднее он вспоминал, как в чистом поле они попали под сильный огонь немецких самолетов. «Мы пришли к выводу, что на этот раз у нас очень мало шансов выбраться живыми, – писал Коберн. – После этого умозаключения [Герда] встала в полный рост и начала фотографировать эти самые самолеты.
– Если мы все-таки как-то выберемся отсюда, – сказала она, – у нас будет что показать Комитету по невмешательству в испанские дела»[112].
К этому времени Герда уже потеряла представление о реальности, не отличала себя от солдат-республиканцев и постоянно носила на бедре свой изящный револьвер. Своему знакомому, немецкому фотографу Вальтеру Ройтеру, она сказала, что появляется на передовой в чулках и на высоких каблуках, потому что это повышает моральный дух мужчин[113]. Другим участникам событий, в частности Альфреду Канторовичу и советскому писателю Михаилу Кольцову, Герда представлялась настоящим бойцом-антифашистом: она не замечала политической борьбы, которая раскалывала республиканцев, но становилась все более чувствительной к страданиям испанских гражданских лиц. Идеологические тонкости для нее не имели значения, главное было победить фашизм. «Когда думаешь обо всех этих прекрасных людях, которых мы оба знали и которых убили в ходе этого наступления, – сказала она Коберну, – появляется абсурдное чувство, что как-то несправедливо быть живым»[114].
Герда должна была вернуться в Париж в понедельник 26 июля. Но в пятницу, 24-го, республиканцы снова отвоевали какой-то участок территории, и она решила в последний раз вернуться в Брунете. На рассвете в воскресенье утром она позвонила Теду Аллану и попросила ее сопровождать – ей уже удалось найти машину, чтобы добраться до линии фронта. «Мне нужно сделать несколько хороших фотографий, чтобы отвезти их в Париж, –