голубчик, – добавил доктор и взял под руку мою жену.
– Пойдёмте, не будем мешать Владимиру Михайловичу, ему нужен покой, – сказал он, обращаясь к Ире. – А нам нужно побеседовать.
– Ира, стойте, – почти закричал я. – Где Маша? Что с ней?
– Не кричи, Володя, – обиженно сказала моя жена. – Мы тоже волнуемся. Она, как ты уже слышал, отравилась угарным газом. Доктор её осматривал, и, так же как и тебе, ей нужен покой. Она спит в соседней комнате. Надеюсь, что опасности для вашего здоровья нет. Именно об этом мне и нужно поговорить с доктором.
– Пойдёмте, – сказала она, обращаясь к человеку в белом халате.
Они вышли за дверь, а я остался один. Самочувствие было ниже среднего. Этот переход, так же как и предыдущие отнял все мои силы.
Физически я был очень слаб.
Странно, думал я, чувствую себя как старая развалина, но между тем сознание ясное, разум кристально чист, ощущение такое, что мне по силам любая логическая задача.
Но это было далеко не всё.
Кроме того, я понял, что у меня теперь нет ни сомнений, ни сожалений, что у меня не осталось, никаких неопределённостей. Для меня больше не существовало расплывчатых понятий. Слова «наверное», «может быть», «возможно» были мне больше не нужны. Теперь я чётко знал, кто я, где я, что было и что будет дальше.
Мне стало страшно, я испугался самого себя. Никому из людей не доступны эти понятия. Я испугался, что сошёл с ума.
И хотя сверхчеловеком я себя не чувствовал, я знал и понимал многое.
Кто я? – Один из бесконечного ряда альтернативных образов своей собственной версии.
Где я? – В одной из бесконечного ряда вероятностей моей реальности.
Что было? – Сложный вопрос с бесконечным количеством вариантов ответа – было всё, что только могло быть со мной, причём всё это было одновременно, и я знал, что могу вспомнить все эти бесконечные варианты.
Я попробовал прикоснуться к этому знанию, и меня чуть не смыла лавина информации. Я тонул в их бесконечном многообразии, в их переменчивой текучести, в их нелогичности и логичности.
Мозг почти кипел от одновременности различных ситуаций, поступков внутри них и следствий этих поступков, которые тоже ветвились под воздействием внешних обстоятельств.
Любое действие или бездействие рождало мириады новых вероятностей и столько же уничтожало. Мне было очень тяжело удерживать их все в себе одновременно, и я скорее захлопнул дверь своей памяти.
– Потом, всё потом, – сказал я себе. – Можно вернуться к этому позже.
Что будет? – И вот это самый сложный вопрос. Мне хотелось ответить себе, что будет то, что я захочу. Теперь я знал, что при определённом стечении обстоятельств это возможно. Для этого нужно было, ни много ни мало, определить все причинно-следственные связи, так или иначе влияющие на меня, приложить некоторое усилие на нужные из них, немного придержав при этом все остальные. Это было сложно. Я видел, что это мне пока не по силам.
Но в этой версии моей