что-то, о чем телевизор промолчал, – об этом же три дня можно толковать за сталинским столом! Ну, ладно, такого добра не жалко…
– Подозревается один человек, – тут Вася поднял палец, – и есть основания полагать, что именно его видели в обществе Насти Петровой и ее мамы… – тут он задумался, делая вид, будто припоминает, – двадцать шестого августа сего года.
– Двадцать шестого августа… – зачарованно повторила Марья Геннадьевна и поклялась, что сегодня же свяжется с Настиной мамой.
Как Вася и предполагал, его проводили до остановки. И он уехал, исполненный не просто злорадства, а подлинной злости на Игоря, который влип в самую идиотскую, какую только можно вообразить, историю, и отправил лучшего приятеля в змеиное логово совершенно безоружным.
Вот пусть теперь и торчит за киоском хоть до морковкина заговенья, подумал Вася, вот пусть и бежит за трамваем в своих дурацких розовых штанах! Думать тоже иногда не вредно…
Глава третья.
О том, как полезно некоторым следователям при ловле сексуальных маньяков играть в «пазлс» и совещаться с отставными деканами
– Слыхал? – спросил Васю стажер Уфимский, сидя с сигаретой в углу возле огнетушителя.
Вася если и курил – то по большим праздникам, поэтому угол, который начальство официально отвело для разврата, проскакивал шустро.
– Чего – слыхал? – Вася неохотно притормозил.
– Поздравь – давно у нас сексуальный маньяк не заводился! Почитай вчерашнюю сводку.
– Чтоб он сдох! – буркнул Вася.
Это сокровище в единственном лице было сопоставимо с дивизией хорошо обученных киллеров.
Перестреляй киллеры хоть всех банковских президентов и коммерческих директоров в городе – общественное мнение и газеты на следующий же день забыли бы об этом. Поскольку народ имел свою незыблемую оценку таких событий: так им, сволочам, и надо.
Но стоило дважды в одном районе, будь это хоть проспект Падших Бабцов, покуситься на чью-то невинность, как в воздухе надолго повисал крупными черными буквами вырубленный вопрос: КУДА СМОТРИТ МИЛИЦИЯ???
Предстояло гонять патрули по темным переулкам, опрашивать безумное количество всякого постороннего и вконец завравшегося народа, снимать пальчики с каждой пустой пивной бутылки в радиусе ста метров от померещившегося кому-то вопля преследуемой невинности, и так далее.
У вновь объявившегося сексуального маньяка был свой почерк. Именно почерк – с двумя женщинами, которым чудом удалось избежать беды, он вел себя совершенно одинаково. Сперва преследовал какое-то время, дыша в затылок, потом, стоило женщине свернуть с людного места в тихий переулок, обгонял, загораживал дорогу, надвигался всей широченной грудью и радостно восклицал:
– Люсенька!
Женщина пыталась оправдаться – мол, не Люсенька и никогда ею не была, – но маньяк, все еще радостно, наступал и прижимал к стене со словами:
– Люся! Я уже второй квартал за тобой иду!
После чего маньяк начинал