поднявшись, он пристально взглянул на отрешённую, жующую физиономию Микулы.
–И что?
–Придёт. Завтра придёт. Я её у ворот встречу.
Семён горько вздохнул, закрестился. Спаси, господи! Она придёт. Любит его!
Не сразу успокоившись, он снова развёл костёр. Микула спустился к реке, зачерпнул в котелок воды, подвесил над огнём, бросил пахучих сушёных листьев малины, какие таскал в мешочке. Из Рума Семён вывез много сухого чая, но его выпили, пока жили на заимках, а пить кипяток уже отвыкли. Микула и Семён кофе пить не любили, хотя дорогого порошка в княжеских трапезных было в избытке, но то на любителя, а квас круглый год и сбитень пить не будешь. Вот и заваривали листья вишни, малины, смородины.
Семён напряжённо вспоминал Наталью, и сердце падало в глупой истоме – любимая. Связался ведь с девчонкой, дурак. А дома жена… И тут же отогнал эту мысль – то другое, там семья, а здесь сердечный жар, омут, страсть, да и то в прошлом – Наталья выйдет замуж, по другому быть не могло. Душу затопила невыносимая боль.
Семён зло пнул огонь костра – горящие головни разлетелись. Микула заорал, обматерил.
Семён ушёл в лес, в темноту. Сидел под берёзой, ковырял палкой землю, шлепал комаров на шее. Что будет? Что? Зря он всё это затеял! Уехать? Нет. Он должен её увидеть. В последний раз…
Утром было холодно, жутко хотелось спать, но Микула растолкал, выпросил денег, и ушёл в город. Семён дальше спать не мог, спустился к реке, умылся. Не елось, не сиделось. Пока ждал, измучился.
Был полдень. И он понял, что она придёт в полдень – все же дрыхнут, после обеда. Сейчас хоть город вырежи – храпят, ироды!
И правда, из череды подвод, выезжавших из города, одна отделилась, свернула к реке, встала. Семён разглядел Микулу, ругающегося с возницей – вот, жлоб, обсчитал, верно, смерда. Точно! Микула пошёл, и с телеги слезла девушка. Семён чуть не побежал навстречу, еле сдержал себя – она!
Он смотрел, как она идёт, смотрел во все глаза.
Она разглядела его среди деревьев, бросилась бегом. И Семён побежал.
Поймал её, как пушинку, схватил, завертел. Наташа! Наташенька!
А Наталья рыдала, целуя.
Микула с ухмылкой смотрел на них.
Семён горячо заговорил о своей беззаветной любви к воеводской дочке, о тоске, о сердечной боли, о невозможности жить без неё. Не спуская её с рук, так и понёс её в лес.
Микула сплюнул – горбатого только могила исправит.
Злясь, он уселся на берегу, бросал в воду куски земли, скомканную траву. Любят люди друг друга. Страшно подумать, сколько вёрст отмахали, ради вот этих нежностей. Жалко их, пёсьих детей. Хоть и грех, а ведь любовь! Против неё не попрёшь! А ему, Микуле, нет счастья – один баламут, ни кола, ни двора. Мечтал ведь – женится. Вон, Парашка из кремника, девка какая, а! Умная, добрая. Слово скажет – душа задрожит. Поди уж, кто-то забрал. Так и проживёт один-одинёшенек.
Вечерело.
–Микула!
Расстроенный Микула вернулся к опушке. Наташка ныла без слёз, не отпускала Семёновой руки. Тот был бледнее