следовало бы отравить ядовитым газом во время Первой мировой войны. И все-таки делать из этого вывод, что уже в тот момент он однозначно сложил в уме такую судьбу для всех евреев, было бы ошибочно. Конечно, прочитать невысказанные мысли Гитлера не представляется возможным, но сказать (с известной долей уверенности), что в то время он публично не выступал за уничтожение евреев, ошибкой не будет. Упоминая о ядовитом газе, Гитлер называет определенное число евреев, которые, по его мнению, саботировали военные устремления Германии. Свидетельств, что он хотел распространить такую практику на целые еврейские семьи и проводить массовое умерщвление евреев, нет. Политика национал-социалистической партии оставалась направленной на преследование евреев и лишение их немецкого гражданства – и на этой версии их будущего базируются все высказывания Гитлера в «Моей борьбе».
Тем не менее существует одна непосредственная причинная связь между взглядами, которые он выражал по поводу евреев в своей книге, и тем, что произошло позже. Гитлер полагал, что евреи, действуя в тылу, подорвали шансы Германии на победу в мировой войне, и был готов сделать все, чтобы им не удалось нечто подобное еще раз. «На совести этой нации преступников – два миллиона погибших в той войне, – говорил фюрер в частной беседе 25 октября 1941 года, спустя два года после начала Второй мировой, – а сейчас уже на сотни тысяч больше»14. С мыслью о том, что из событий Великой войны следует извлечь непосредственный урок, и этот урок легитимизирует Холокост, мы столкнемся позже.
Таким же образом, даже при том, что трудно поддержать утверждение, согласно которому Гитлер во время работы над «Моей борьбой» намеревался, в случае прихода к власти, проводить политику уничтожения всех евреев, нельзя сказать, что где-то в глубине души даже на этой стадии ему не хотелось бы, чтобы они исчезли. В своей книге будущий вождь Третьего рейха пишет, что если бы мог нажать кнопку, которая привела бы к полному исчезновению всех евреев в мире без каких-то последствий для него лично или для партии, он бы непременно это сделал. Это не означает, что у Гитлера уже был план убийства евреев; просто его ненависть к ним стала практически непреодолимой.
Оправдывая антисемитизм, Адольф Гитлер в «Моей борьбе» ссылался на традиционные предрассудки по отношению к евреям, существующие в христианстве. Он писал, что действует в согласии в волей Творца: «…защищая себя от еврея, я сражаюсь за дело Господа»15. Двумя годами ранее, выступая в Мюнхене, Гитлер был еще более откровенен в своей опоре на христианство: «Мое чувство христианина показывает мне моего Бога и Спасителя, как борца, – говорил он в апреле 1922-го. – Оно показывает мне человека, который, будучи некогда в одиночестве, окруженный лишь несколькими сторонниками, увидел этих евреев теми, кем они были на самом деле, и кто – истинный Бог! – был велик не как страдалец, а как борец»16.
Тот исторический факт, что Иисус родился евреем, очевидно, сильно мешал нацистам,