выкрикивая: “Да здравствует мировая революция!” И поневоле задумывался, хватит ли у меня храбрости, если меня поставят к стенке? Мальчиком я неоднократно подходил к стене, поворачивался и представлял, что меня сейчас расстреляют, потому что чувствовал, что самое главное – не испугаться и мужественно встретить смерть. И каким-то образом тогда уже пришел к мысли: когда-нибудь это обязательно случится и я буду готов. Все юношеские годы я не сомневался, что благородный человек должен рано или поздно погибнуть – либо на баррикадах, либо у стенки»33.
Мать Евгения рассказывала ему о своем детстве в России. О том, как ее семья дрожала по ночам, лежа без сна, в то время как банды антисемитов бродили по окрестностям в поисках евреев. «Но коммунизм положил всему этому конец, – говорит Евгений. – При коммунизме евреи были просто одним из национальных меньшинств и официально антисемитизма не существовало».
Детство Евгения Левине-младшего прошло в Германии, и он испытывал определенные проблемы в связи со своим еврейским происхождением. Временами хулиганы приставали к нему в школе, но Евгений занимался боксом и мог дать отпор. В целом его заключение таково: «У меня было очень счастливое детство. Мне нравится все немецкое. Мне нравится немецкая живопись, немецкая поэзия, немецкие песни. Мне нравились многие мои товарищи… Хочу сказать, да, антисемитизм тогда был, но, если бы в то время сказать большинству немцев: “Слушайте, у вас будет правительство, которое убьет шесть миллионов евреев”, они бы воскликнули: “Нет-нет-нет! У нас же цивилизованная страна!”»
«Я не предполагаю, – продолжает Евгений, – что все немцы как-то особо по-доброму относились к евреям, но симпатии на индивидуальном уровне безусловно были». Многие из тех, с кем он сталкивался, проводили различие между ненавистью к предполагаемому «международному еврейскому заговору» и отношением к отдельным евреям, с которыми они сталкивались в повседневной жизни. «В известном смысле некоторые сознавали, что если ты ненавидишь “евреев”, то это не потому, что ненавидишь конкретных евреев, а просто потому, что считаешь евреев “плохими” – они распяли Иисуса Христа, из-за них немцы проиграли войну и вообще евреи делают много чего плохого. Но конкретные евреи могут быть хорошими. В одной из школ, в которой я учился, был поклонник нацистов, который сказал: “Ты должен быть одним из нас”. Я ответил: “Пойми, я не могу. Я еврей”. Он сказал (и многие евреи подтвердят, что им говорили то же самое): “Речь о других евреях! Достойные парни, такие, как ты, прекрасно подойдут новой Германии”. В конце концов я доказал, что являюсь достойным евреем, потому что, например, занимаюсь в школе фехтования, а значит, я не такой уж плохой».
Евгений Левине вспоминает, что у некоторых штурмовиков даже были подружки-еврейки. Утверждение может показаться нелепым, если бы не тот факт, что в 1920-е годы у Йозефа Геббельса, который позже станет ближайшим соратником Гитлера и одним из главных идейных