теперь мои священные права признаны Церковью, и вы увидите, матушка, как все эти грозные бароны, все эти советчики королевы, все эти регенты королевства будут низвергнуты. Ибо теперь не шпага им угрожает, не битва им предстоит и не равный говорит с ними: их обвиняет король, закон выносит им приговор, а карает – топор палача!
– О мой возлюбленный сын, – в слезах вскричала королева, – ни на мгновение не усомнилась я в благородстве твоих порывов и законности прав. Но если твоя жизнь в опасности, разве могу я слушать голос иной, нежели голос страха? Могу ли дать совет иной, нежели мне нашептывает материнская любовь?
– Поверьте, матушка, если бы рука этих мерзавцев не дрожала, как и их сердца, вы давно бы уже оплакивали своего сына!
– Не открытого нападения я страшусь, но предательства!
– Моя жизнь – в руках Господа, как и жизни всех нас, и самый последний наемник может отнять ее у меня за поворотом дороги. Но король – он прежде думает не о себе, а о своем народе!
Долго еще пыталась несчастная мать увещеваниями и мольбами заставить сына передумать, но, когда прозвучал последний довод и пролилась последняя слезинка, видя, что разлука неминуема, Елизавета призвала пред свои очи Бертрама де Бо, верховного судью королевства, и Марию, герцогиню Дураццо. Доверившись мудрости старца и невинности юной девушки, она вверила сына их заботам в самых нежных и трогательных выражениях, после чего сняла с пальца кольцо искусной работы и, отведя принца в сторонку, надела его ему на указательный палец. Обнимая его, она заговорила дрожащим от волнения голосом:
– Сын мой, раз уж ты отказываешься последовать за мной, прими этот магический талисман, который я приберегала до самой отчаянной минуты. Пока ты носишь на пальце это кольцо, ни сталь, ни яд не причинят тебе вреда!
– Вы сами видите, матушка, – отвечал принц с улыбкой, – с такой защитой мне ничего не страшно!
– Погибнуть можно не только от яда или клинка, – вздохнула королева.
– Не тревожьтесь обо мне! Самый могущественный талисман от всех опасностей – это молитвы, которые вы возносите за меня Господу. Воспоминания о вашей нежности поддержат меня на пути долга и справедливости, а ваша материнская любовь будет хранить меня, как бы далеко мы ни были друг от друга, и, подобно ангелу-хранителю, укроет меня своими крыла́ми.
Рыдая, Елизавета расцеловала сына, и, когда пришла пора расставаться, сердце ее готово было разорваться в груди. Услыхав, что гостья уезжает, все царедворцы явились ее проводить, и до последнего все были с ней по-рыцарски учтивы, почтительны и услужливы. Несчастная мать была бледна и так опечалена, что едва стояла на ногах. Чтобы не упасть, ей пришлось опереться на руку сына. Когда они взошли на корабль, которому было суждено разлучить их с Андреем навсегда, королева Елизавета в последний раз прильнула к его груди и долго-долго так стояла – безмолвная, недвижимая, и ни слезинки не упало с ее ресниц. Когда же дали сигнал к отплытию, она в полубесчувственном