чувством утраты.
Но на сей раз я был так зол, что для скорби едва ли оставалось место. Я злился на всех – на ее идиота-мужа, который увез ее рожать в дорсетский особняк, вместо того чтобы оставить в Лондоне, где она имела бы наилучший возможный уход; зол на несчастного мертворожденного младенца, лишившего жизни свою мать; на дураков, приславших мне потом соболезнования, в которых говорилось, что я должен быть счастлив: у меня еще есть три дочери и они утешат меня в моей скорби. Все знали, что я не в ладах с Аннабель и Маделин, а с Катерин меня разделяет более тысячи миль. Я не получил от них ни слова утешения. Да и не ждал.
В конечном счете гнев настолько переполнил меня, что я сорвался, когда ко мне приехал мой самый близкий друг, чтобы выразить сочувствие.
– Какая мне польза от сочувствия? – выкрикнул я Дьюнедену в пароксизме горечи и ярости. – Зачем мне сочувствие? Все, кого я любил больше всего, умерли. И не смей напоминать мне обо всем, что я потерял! Я прекрасно знаю, что меня ждет, – старость, одиночество и смерть. Боже всемогущий, что за перспектива!
И я продолжил выкрикивать гневную тираду против смерти с таким неистовством, что Дьюнеден в волнении настоял на том, чтобы я немедленно выпил двойную порцию бренди с содовой.
Я на минуту перестал орать – пил бренди, – а он воспользовался моментом и предложил мне уехать на какое-то время.
– Может быть, съездить на Континент ненадолго, – пробормотал он. – Или отправиться в тихое морское путешествие. Самое главное – перемена обстановки.
– Я никуда не хочу, – мрачно ответил я. – И видеть никого не хочу.
Не прошло и месяца, как я в Ливерпуле сел на борт парохода «Персия» компании «Кунард» и отправился в Америку познакомиться с Бланш Мариотт.
Естественно, я ехал в Америку не только для того, чтобы познакомиться с Бланш. Я не походил на брата и не вынашивал никаких дурацких планов касательно двадцатилетней женщины, которую никогда прежде не видел. Однако, раз уж я решил отправиться в путешествие, чтобы смягчить боль утраты, и поскольку меня интересовали последние американские достижения в сельском хозяйстве, я не видел оснований, почему бы мне не зайти и к Мариоттам в Нью-Йорке.
Итак, 12 мая 1859 года после восьми спокойных дней путешествия через океан я приготовился к встрече с американской цивилизацией.
Существовал ли на свете город, равный Нью-Йорку? Может быть, когда-то Лондон напоминал Нью-Йорк. Средневековый Лондон – рядом со сверкающими дворцами немыслимого богатства жалкие трущобы немыслимой бедности, осиплые крики нищих тонут в назойливых призывах уличных торговцев, а над всеми криками, шумом и запахами – великолепная небесная линия сверкающих на солнце церковных шпилей. Я приезжал в Америку много лет назад, но по мере приближения парохода к Манхэттену вспомнил речную вонь и чуть ли не услышал бесконечную какофонию в грязных, дымных проулках к северу от Бэттери-парка. Мои воспоминания обрели резкость. Я вспомнил стивидоров, перекрикивающихся на десятке языков,