на пароме через Оку в обществе шумливых доярок, все не верилось, что выберусь на простор. А там – любой стежкой к мещерским борам, и по замшелым, усыпанным хвоей тропам…
До леса, казалось, рукой подать, но крутил, крутил педали, а он все пятился, словно заманивал подальше, пока наезженная колея не истончилась совсем. На краю поля меня встретили усмешливыми взглядами механизаторы: «Куда его черти несут?» Замахали руками в сторону реки – там дорога.
– Да мне в Ласково.
– Эк тебя!.. Тут напрямик не прорвешься. Канавы кругом, топко.
Кое-как по подсказке выбрался на шоссе. Понеслись навстречу медовые стволы сосен вперемежку с лимонно-желтым березняком. И вдруг распахнулся лес, уступив место череде пестро раскрашенных изб. Посреди села, почти у самой дороги, примостилось чистенькое кладбище с часовней. Ласково.
Ни единой души не встретилось на улице до самого магазина. Возле него и подкараулил седовласую, с мягкими чертами лица женщину. Назвалась Матреной, да так застенчиво, словно девица. А впереди меня ждали встречи с Ульяной, Евдокией… старинные, полузабытой музыки имена, под стать легендарной Февронии. Как будто чуждые древнему укладу ветры миновали сей уголок.
От Матрены узнал, что оседлых жителей осталось в Ласково мало – больше дачники. Да и возраст почти у всех пенсионный. Кому под силу – сторожат: окрестности здесь дивные, четыре детских лагеря вблизи села. Остальные домовничают. Самой старшей из ныне здравствующих, Даниловне – девяносто.
…Пока пристраивал велосипед возле забора Даниловны, пока искал запор на калитке, все чудились чьи-то взгляды. А голову поднял – и впрямь: едят меня глазами два божьих одуванчика. На застекленной веранде скамейка, как наблюдательный пункт. Сиди да поглядывай в тепле, что на улице делается.
Заинтриговал я старушек своим визитом безмерно. Правда, старшая, Даниловна, оказалась неважной собеседницей. Туговатая на ухо, она сверлила меня единственным оком, то и дело переспрашивая товарку:
– А чего ему надо?
Про Февронию, как порешили обе, лучше всего расскажет мне Дуня. Она за часовенкой смотрит, у нее в доме и икона святой девы висит.
Прихожая большой избы встретила меня запахами соснового бора. На столе благоухала россыпь белых, еще не очищенных от земли грибов. В отличии от соседок, строголицая с решительными манерами бывшей бригадирши Евдокия Васильевна не удивилась нежданному гостю, как и желанию взглянуть на икону. Не я первый обратился к ней с такой просьбой, не я последний…
– Проходи в горницу. Помолись, милый, помолись…
Вот и повстречался я с Февронией. Над лампадой излучала голубое сияние икона, краски которой не успели поблекнуть. Умиротворенно смотрели на вошедшего тонколицые, ясноглазые Петр и Феврония. Золотисто светились нимбы над головами супругов, издревле причисленных к ликам святых, хоть никаких церковных заслуг