созданной после жаркого дня только для них одних, никогда в их жизни не повторятся в том виде, в каком они неосознанно проживались в те мгновения. Я только подметил однажды, что как бы мы ни старались с тем же восторгом, что и накануне, повторить ту же самую игру, в том же самом месте, с теми же самыми людьми, но ни разу, не единого разу, мы не в силах были этого осуществить. Могло получиться лучше, а чаще выходило хуже, ибо стремились мы к совершенству, которое оказалось случайно достигнуто нами вчера, и являлось оно неповторимым. Как любой день, час, минута. Мы пока ещё не знали этого. Мы наполнялись летом, стараясь полностью растворить его в себе, наполниться им до самой макушки, чтобы хватило этих дней на осень и зиму, когда можно будет пить воспоминания о прошедшем лете по солнечному стаканчику в день, словно прохладный освежающий фруктовый сок в жару, дабы перетерпеть, и слякоть с низкими серыми тучами, и неуютный колючий холодный снег. Мы были счастливы.
Помимо школьного сада, любимым местом наших забав был ещё и лог, конечно же, лог, в котором мы проводили большую часть этих безумно-радостных и немного странных игрищ. Лог-это своеобразный, двухсотметровый по ширине, глубокий овраг с холмами и зарослями можжевельника, где было удобно скрываться в траве, за кочками или просто валяться, созерцая бездонное доброе синее небо, перетирая в руке сорванную на ходу тимофеевку, иногда покусывать сочную неведомую нам травинку, при этом совершенно не боясь ею отравиться, становившийся на девяносто дней центром притяжения нашей маленькой детской вселенной. Здесь мы в ветреные дни пускали воздушных змеев, наматывая, туго натянутую, рвущуюся ввысь и режущую руки леску, на скрытое рукавом тонкой рубашки предплечье, а затем, оглядываясь по сторонам, неуклюже перелезали через высокие шатающиеся заборы, сколоченные из потемневших от дождя и солнца досок, чтобы вытащить их, упавших из поднебесья на кусты цветущего картофеля, из огородной темницы, сжимающей с двух сторон наше царство детского лета и каникул.
На самом дне этого широченного оврага, разрезая его вдоль пополам, пролегал ещё один овражек, гораздо меньший по размерам, с задорно бурлящей по нему весной и осенью дождевой и снеговой водой, спешащей попасть в пруд. Впрочем, весной и осенью эта мутная вода несла в пруд не только всякий хлам в виде пучков прошлогодней травы и щепок, подобранных ею по дороге, сломанных, пропитанных влагой веток, гнилых бурых листьев, но и наши кораблики с воткнутыми в них спичками-мачтами, весьма неумело выстроганные из кусков сосновой коры, затупившимся от старости ножом с круглой деревянной ручкой, расколовшейся у самого кольца. Нашими крейсерами и броненосцами становились пустые консервные банки, подобранные на ближайшей свалке, коих в логу было несколько. По этим целям, едва держащимся на воде посреди стремительно несущего их потока, мы открывали беспорядочную стрельбу грязными, обжигающими холодом руки, шершавыми неуклюжими камнями.