нос и дрожа коленками. Шла не слишком резво, несколько раз останавливалась, цепляясь подолом за лавки. Рябову приходилось то и дело подталкивать ее за зад, что он и делал с нескрываемым удовольствием.
Старуха, не зная, что делать, вдруг начала мелко креститься. Младшая дочь шикнула на нее, и тогда старуха вдруг заплакала и стала неловко утирать морщинистое лицо уголком старенькой косынки.
Дмитрий с досадой вздохнул.
– Не плачь, старая, – посоветовал. – В Ленинграде на это дело совсем по-другому смотрят.
– Конечно, мама, – поддакнула младшая дочка, сама растерянная до невозможности. – Так теперь поступают все комсомольцы – всегда диспут надо поддержать за правое дело!
– Да кто ж ее потом замуж-то возьмет после того диспута! – запричитала мать, сминая ветхую косынку в бессилии и отчаянии. – Неж та твой Коминтерн?!
Младшая вдруг повернулась к Паулине:
– Ведь правда же, что теперь, когда социалистическая революция вот-вот победит во всем мире, – спросила громко, ломающимся голосом, – уклад жизни должен поменяться, и жить мы будем по-новому. Свободно! Долой домострой! Правда же?
Смелые космсомольские речи, а глаза круглые от ужаса, – усмехнулась про себя Паулина.
– Правда, – спокойно ответила она. – Жить будем свободно и весело. Революция дала нам всем путевку в жизнь, и долг каждого комсомольца – помочь советской власти, чем посильно.
Из глаз девушки ушла последняя надежда. Мать с тихим стоном уткнулась в ладони.
Паулина встала и, на ходу доставая папиросу, направилась к двери в соседний вагон. В другом конце вагона через неплотно закрытую дверь она увидела Рябова, который уже оголил свою девицу до пояса. Большая грудь лишила его последнего разумения, и он елозил лицом от одного темного соска к другому, теребя одной рукой завязки своих кальсон, и не умея никак сладить с ними. Девица, с белым лицом и закушенной губой, вжалась в угол так плотно, что Паулине сделалось ясно: она отступала до последнего.
В соседнем вагоне Михей проверял документы. Паулина подошла к нему быстрым шагом,
– Слушай, Михей, – тихо сказала она, – проверь-ка документы у нашего соседа. Мы его документов не видели, а коньячок у него не из дешевых. Вдруг что…
– Есть, – вскинулся Михей.
– Он в соседнем тамбуре, – крикнула вслед Паулина.
Она с наслаждением покурила, вглядываясь сквозь грязное окно в утренние пейзажи. А когда вернулась в вагон, там уже разорялся оторванный от дела Рябов. С завязками он все-таки сдюжил, и сейчас из дыры в кальсонах густо торчал пук черных волос. Рябов не обращал внимания на свой расхристанный вид, роясь по карманам в поисках документов, да запальчиво переругиваясь с Михеем.
Паулина увидела, что старухи с девушками на ближайших скамейках уже не было. «Пересели, видать», – удовлетворенно подумала она, и снова прислонилась к твердой мужниной руке.
Через час приехали в Ленинград. Рябов