Она носила платья, состоящие из бесчисленных маленьких и больших пелерин и пелеринок, которые развевались вокруг нее, когда она двигалась, и смахивали на пол мелкие предметы. Этим она напоминала Сюзанну.
Мадемуазель Моро обладала пылким темпераментом.
– Oh, la chère mignonne![2] – вскричала она, увидев Селию. – La chère petite mignonne!
Она бухнулась на колени перед Селией и радостно рассмеялась прямо ей в лицо. Селия оставалась по-английски сдержанной и бесстрастной. Поведение француженки вызывало у нее лишь недоумение.
– Nous allons nous amuser. Ah, comme nous allons nous amuser![3]
Снова начались прогулки. Мадемуазель Моро болтала без остановки, а Селия покорно сносила всю эту тарабарщину, хотя и не понимала ни слова. Мадемуазель была очень добра, и чем добрее она становилась, тем сильнее Селия ее ненавидела.
Через десять дней Селия простудилась. Ее слегка знобило, и мама предложила:
– Останься сегодня дома, а мадемуазель придет сюда.
– Нет, нет! – закричала Селия. – Я не хочу, чтобы она приходила.
Мама посмотрела на нее долгим внимательным взглядом.
– Хорошо, детка.
– Скажи, чтобы она вообще больше не приходила, – потребовала Селия.
В этот момент дверь распахнулась, и в гостиную, шелестя пелеринами, вплыла мадемуазель.
Мама заговорила с ней по-французски. В ответ мадемуазель разразилась потоком сочувственных восклицаний.
– Ah, la pauvre mignonne[4], – вскричала она, выслушав маму, и плюхнулась на диван рядом с Селией. – La pauvre, pauvre mignonne.
Селия бросила на маму умоляющий взгляд. Она корчила страшные гримасы, которые означали: «Ну, прогони ее, пожалуйста». Мадемуазель, к счастью, не видела. Она успела уже опрокинуть вазу с цветами и была целиком поглощена тем, что с жаром приносила извинения. Когда она, наконец, удалилась, мама ласково упрекнула:
– Зачем ты так гримасничала? Мадемуазель Моро хотела сделать как лучше. Она могла бы обидеться.
– Разве она понимает? Я ведь гримасничала по-английски.
К изумлению Селии, мама долго чему-то смеялась.
Вечером Мириам сказала мужу:
– Эта женщина тоже Селии не понравилась. Мне кажется, сегодня у портнихи я видела подходящую девушку. Не поговорить ли с ней?
Женни – так звали девушку – была ученицей портнихи и помогала клиентам на примерке. Ей было девятнадцать лет, у нее были темные волосы, тщательно убранные в шиньон, курносый нос и пухлые розовые щеки. Когда английская дама подошла и спросила, не хочет ли Женни отправиться в Англию, она растерялась. Это зависит от Maman, сказала она. Мириам взяла у нее адрес. Родители Женни содержали небольшое чистенькое кафе. Мадам Буже с удивлением выслушала Мириам. Женни – и присматривать за маленькой девочкой? Но Женни еще слишком юна, к тому же застенчива и нерасторопна. Может быть, Берти, ее старшая сестра? Но дама хотела именно Женни. Для консультации был призван месье Буже. Он сказал, что они не должны мешать Женни. Да и деньги дама обещала платить гораздо большие, чем те, что дочка получала у портнихи.
Три